Смех баньши
Шрифт:
— А вот и лагерь Мельваса Клайдского, — объявил Бедвир.
Это был действительно лагерь, состоящий из шатров, загонов, дымящихся костров и более чем полусотни жутковатого вида людей в звероподобных нарядах, среди всего этого занимающихся рутинными хозяйственными делами или оттачиванием боевых искусств. Некоторые наверняка были из тех, что уже напрашивались на знакомство с нами, скатившись веселой лавиной со склона холма, поросшего редким лесом.
— Еще один многообещающий претендент, — сказал наш проводник. — Вообще-то, он умеет по-своему очаровывать народ. Или зачаровывать. Кадор — сила и ясность. Мельвас — тьма, сила земли, даже древняя магия. Есть в нем что-то, что доводит людей до умопомрачения, и
Мы стояли на зеленом пригорке, в отдалении от того, на что смотрели, и созерцали картину лагеря с приятной отчужденностью. Бедвир вытянул руку, показывая на разгорающийся костер в самом центре.
— А вот там и сам Мельвас.
Внезапно нам в лицо высверкнуло солнце. Пришлось на несколько мгновений прикрыть глаза рукой. Низкие тучи клубами разошлись в стороны, отчего, казалось, клубы дыма от костра резко потемнели. Костер пока еще больше дымил, чем горел, но понемногу языки пламени окрепли под порывами ветра и начали вздыматься все выше. Люди со всего лагеря побросали свои дела и потянулись к огню, их становилось все больше. Ближе всех к костру стоял человек невысокого роста, коренастый, в черном меховом плаще, похожий на фантастического зверя. На голове его блестел широкий и грубоватый золотой венец. За ним стояла группа из трех старцев в белых длинных одеждах. Король поднял руку и друиды разом подняли свои посохи; потрясая ими, каждый по очереди выкрикнул нечто торжественное и заунывное. Верхушки посохов в виде закрученных спиралей были, видно, из какого-то металла и ярко вспыхивали, будто загораясь или лучась светом. Каждый из друидов что-то бросал в огонь, отчего тот шипел и дергался, а дым слегка изменял цвет. От толпы донесся гул удовлетворения, почти сладострастный, люди, толпясь, придвинулись ближе к дыму, который, похоже, был из тех, что приводят смертных на порог видений. Только на порог, не дальше. Сами видения — для избранных, а уж они потом объяснят всем тем, кого слегка коснулось дыхание необъяснимого, что именно они должны были увидеть, и как это надо понимать.
До нас донеслись легкие, не громче комариного писка, пронзительные стоны, похожие на затухающий вой собаки с перебитым хребтом. Задние ряды расступились, двое воинов потащили через них почти обнаженного тощего человека, слабо дергающегося и заторможенно мотающего головой. Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь позаботился о том, чтобы он ничего не соображал. Просто как птица, увидевшая глаза змеи, он впал в классическое состояние оцепеневшей жертвы.
— Жертва Таранису? — поинтересовался я.
Тучи, между тем, опять стали скапливаться, а дым — белеть.
— Точно, — мрачно кивнул всезнающий Бедвир, водворил на место выбившуюся льняную прядь и нахмурился. — Его он предпочитает другим.
Один из друидов подал королю нож, кривой, короткий и широкий. Воины подвели к нему трепещущую жертву.
— Вы уверены, что хотите это видеть? — предупредительно спросил Бедвир.
«Чего уж там», — сказали мы.
Мельвас подошел к жертве сзади и сделал рукой с ножом короткое небрежное движение, ударив… — для такого мягкого и ласкового жеста даже странно такое слово, — куда-то в центр спины. Издав тонкий жалобный вой, жертва обвисла как тряпичная кукла, парализованная разрывом спинного мозга, но еще совершенно живая. Воины сорвали с несчастного все веревки и швырнули его в огонь.
— Это для того, — пояснил Бедвир, — чтобы потом сделать предсказание по тому положению, которое примет сожженное тело.
— И часто он так поступает? — спросил немного позеленевший Гамлет не очень твердым голосом.
— Говорят — нередко. Мельвасу ведь тоже интересно, как повернется Божий Суд.
Небо совсем потемнело. Мельвас воздел к нему руки и что-то прокричал. Нож блеснул тускло и холодно, каким-то краешком, в остальном он казался черным от жертвенной крови. Будто в ответ на призыв, в небесах низким рокотом прокатился гром. Очень кстати. Из толпы донеслись охи и ахи. Бог грома ответил.
Бедвир тревожно поглядывал на небо.
— Вы ведь ничего больше здесь не хотите узнать?
— Спасибо, пока достаточно — кашлянув, покачал головой Олаф.
— Тогда вернемся. Как бы гроза не разыгралась.
— Не разыграется, — возразил я, когда мы повернулись, чтобы спуститься с холма. — По крайней мере, не в ближайший час.
— Откуда ты знаешь?
— У меня какое-то мерзкое чувство. А перед грозой мне всегда страшно весело.
— Ну ты даешь! Перед грозой — весело?! Эй, а к Таранису ты не имеешь никакого отношения? Ну ладно, ладно, это я просто так, ведь обещал не спрашивать.
«Люблю грозу в начале мая…» — при чем тут обугленные трупы? Да и май, собственно, еще не начался.
Первое, что мы услышали, возвращаясь, это визг Брана. Его можно было, конечно, принять за крик какой-нибудь птицы или бьющейся в истерике кухарки, но нас на мякине не проведешь — мы поняли, что визжал именно Бран, авторитетнейший в своем роде жрец. Потом ветхая дверь с хлопком распахнулась, и из нее выскочила… королева Моргейза собственной персоной. Капюшон ее плаща был опущен, но как и в случае с визгом Брана — попробуйте обмануть кого-нибудь другого! Мы так и остолбенели, пока королева вихрем проносилась мимо, шипя что-то под нос, как рассерженная кошка, а может, посмеиваясь. На нас она не взглянула, зато мы, уставившись на нее, чуть не проглядели поспевающего за ней высокого старца в жреческом одеянии, с белоснежной тщательно ухоженной львиной гривой и посохом с навершием в виде колеса со спицами. Этот, ударяя концом посоха в землю так же зверски, как если бы втыкал копье в поверженного противника, воззрился на нас с выражением крайней ярости на почти благообразном лице, если бы не слишком яркие капризные губы, и громко сказал нечто, видимо, магически непристойное. Моргейза внезапно остановилась, и мы услышали негромкий мелодичный смех. Она обернулась к жрецу.
— Неужели ты принял всерьез этого шута, Маэгон? Наверное, ты так же выжил из ума, как он.
И голос у нее был точь-в-точь такой же, как у Тарси Карелл… только, может быть, с другими интонациями. А может и нет, если поставить ее на это же место.
— Тебе не понять, — надменно проворчал Маэгон. — Ты почти христианка, как твой муж. Этого шута легко недооценить. Но он ловкая сволочь.
Моргейза пренебрежительно усмехнулась. Маэгон раздраженно потряс головой, и они быстро двинулись прочь. Похоже, невдалеке их поджидала группа сопровождающих.
Бедвир поглядел им вслед, задрал выцветшую бровь и философски изрек:
— Колдуны ругаются — тучи собираются.
XII. Мечи, драконы, короли
— Черт, опять пропустил, — усмехнулся Бедвир. — Покажи-ка еще раз.
Я повторил еще раз, помедленнее, делая вид, что собираюсь нанести ему колющий удар, провел острие ниже и левее, развернулся на сто восемьдесят градусов, оказавшись, за его плечом, и остановил меч, почти коснувшись его живота, с тем намеком, что он опять разрублен на две половинки.
— Ох… — сказал он.
— На самом деле это совершенно дурацкий удар, — признался я, — и от него легко отбиться.
Большая часть успеха зависела от скорости и от реакции противника. Черт с ним, с первым, тем более что скорость я снизил, но, скажем, если бы Бедвир не зевал, ему бы ничего не стоило уйти в сторону или успеть отразить атаку. А вот поднимать меч, пытаясь стукнуть меня в этот момент сзади, было ни к чему — только и делаешь, что раскрываешься.
— По-моему, это невозможно, — проворчал Бедвир.