Смех Циклопа
Шрифт:
– Могу себе представить.
– Потом он взорвал здоровенную петарду, разнес витрину магазина, тяжело ранил прохожего и провел три дня в каталажке. Тогда я решила, что пора пристроить его к какому-нибудь достойному делу, не то будет худо. Вовремя пришли на память слова моей матери: «Лучше укреплять сильные места, чем удерживать слабые». Будь он постарше, я бы отвела его работать в магазин, но для семнадцатилетнего требовалось что-то другое… Вот я и надумала использовать знакомство с клоуном Момо. Я подумала, что человек, умеющий
– Прекрасно понимаю.
– Я сказала Момо: «Мой сын – гений юмора, он как никто умеет вроде бы в шутку говорить правду! Но его юмористическая энергия направлена не в ту сторону».
– Понятно.
– Момо не был знаменитым комиком, но его представления кое-как посещали, и он умудрялся зарабатывать на жизнь. Я познакомила его с моим Дарио, он разыграл сценку «Мама наконец нашла работу», в которой насмехался надо мной, официанткой, пошедшей в проститутки. Не надо вам объяснять, что у него был талант надавить на больное место. Момо был покорен.
– Неудивительно.
Теперь Лукреция тщательно все записывает, жалея, что не делала этого раньше.
– Момо мне говорит: «У него врожденный талант, но этого мало. Я стану его учить. Но нужно уважение. Одну вещь ему придется уважать: юмор». Вот ведь какой парадокс: юмор – это очень серьезно!
– Несомненно.
– «Серьезность юмора» – это вам не шутка. Момо потребовал, чтобы мой Дарио называл его учителем, а сам стал называть его учеником. Уроки проходили в заброшенном цеху, потому что Момо считал, что у занятий не должно быть свидетелей. Он учил его благородному клоунскому искусству: жонглировать, играть на трубе, плеваться огнем, даже, простите, смешно рыгать и пукать. По его словам, это входит в арсенал комика, на случай если не работает все остальное.
– Неужели?
– Однажды, когда Момо и Дарио занимались в своем заброшенном цеху, на них свалилась сверху стальная балка. Момо погиб, мой сын был тяжело ранен.
– Это тогда он лишился глаза?
– Глаз ему выбила торчавшая из балки арматура. Он тяжело переживал случившееся. Но, поправившись, сочинил свой знаменитый скетч «В стране зрячих одноглазые – короли». Ну, вы помните: «Хватит одного глаза, второй – излишество, особенно при аллергии на пыльцу…»
Мать комика, вспоминая его драму, тяжело вздыхает.
– Момо успел обучить Дарио. Я знала, что мой малыш встал на правильный путь и в один прекрасный день станет лучшим из лучших, добьется всеобщего признания. Я это знала, он тоже, я поощряла его идти по этому пути. Дарио обратился к продюсеру представлений Момо, вы знаете эту фамилию – знаменитый Стефан Крауз, и предложил его нанять.
– Что?.. – переспрашивает утомившаяся Лукреция.
– Тот ответил: «Ну-ка, рассмеши меня». Перевернул песочные часы и сказал: «У тебя есть три минуты».
– Три минуты на то, чтобы насмешить незнакомого человека?
– Это же мой Дарио! У него получилось. Стефан Крауз включил его в программу и предоставил средства, чтобы он стал звездой.
Рассказчица вдруг замолкает и недовольно щурится. Ее беспокоит что-то, происходящее за спиной у Лукреции.
Та оборачивается и видит за окном розовый «Роллс-Ройс» и розовый мотоцикл «Харли Дэвидсон», тормозящие на гравии двора.
Из лимузина вылезают два недомерка и один широкоплечий верзила.
Троица поднимается по ступенькам и вваливается в гостиную.
– Тадеуш, Павел! Я как раз рассказываю о вас.
Старший презрительно указывает подбородком на Лукрецию.
– Что еще за новости? – спрашивает он.
Мать разливает чай.
– Успокойся, Таду. Это журналистка крупного еженедельника «Геттёр Модерн». Она пришла взять у меня интервью о Дарио.
Лукреция видит, что младший брат Павел похож на Дариуса, только более щуплый и робкий. Третий, детина во всем розовом, – их охранник, выдрессированный питбуль.
– Мама, мы уже все рассказали всем на свете журналистам! Сколько еще будет длиться этот базар? Хватит! Есть время говорить и время заткнуться. Ты слишком болтлива, мамочка, жаль, что ты этого не понимаешь.
– Я рассказала ей только самое главное.
– Главное, ты не знаешь, что такое стыд. Надеюсь, ты умолчала о своем прошлом?
В этот раз пожилая дама ставит свою чашку на стол.
– Иногда мне кажется, что ты меня стыдишься, Таду.
– Пойми, мама, журналисты – это гиены, пожиратели трупов. Не видишь, что ли, как они нюхают еще теплую могилу нашего брата, чтобы что-то из нее выжать? Эта особа – наемница, она работает за деньги. Как она их заработает? Понятно как: вывалив самое жареное, самое неудобное для нас. Рассказывая ей о своей жизни, ты делаешь ей подарок, на который она ответит плевком.
– Это правда, мадемуазель Немрод? Вы такая?
Благородная мать уязвлена до глубины души.
Тадеуш обращается к своему двуногому псу:
– Вышвырни ее вон!
Лукреция вскакивает и отбегает в сторону.
– Я интересуюсь только жизнью и смертью Дариуса. У меня есть версия, которую никто еще не выдвигал.
Тадеуш Возняк останавливает своего телохранителя.
– Выкладывайте!
– Я считаю, что Дариус умер не от сердечного приступа. Это убийство!
Воцаряется тишина. Семья удивленно переглядывается.
– Не верю! – скрежещет зубами Тадеуш.
– Пожарный говорит, что, прежде чем упасть, он несколько минут громко хохотал.
Старший брат напряженно морщит лоб.
– А еще я нашла вот это, – добавляет молодая журналистка и достает синюю шкатулку с буквами BQT и надписью «Не смейте читать».
Теперь Тадеуш не может не нахмурить брови.
– Это лежало в его гримерке, под креслом.
Тадеуш берет шкатулку, внимательно ее разглядывает и отдает обратно.
– А как вам вот это?