Смех Циклопа
Шрифт:
– Почему?
– Кое-кто из нас выходит в мир, и мы не должны знать друг друга в лицо и по именам. Поэтому по коридорам необходимо ходить, «закрывшись». Эта система безопасности была установлена еще в Средние века. Точнее, в эпоху гонений, когда один из братьев под пыткой выдал товарищей.
Исидор и Лукреция надевают белые туники и плащи, примеряют маски.
– У вас правила, как у масонов? – спрашивает Лукреция, доставая блокнот.
– В чем-то – да. Но наше обучение больше напоминает школу боевых искусств.
– Что
– Очень много. Вызывать смех – это значит посылать другому энергетический импульс. И эта энергия, в зависимости от дозы и способа ее применения, может причинить как добро, так и зло.
– Но ведь кто угодно может рассмешить другого без всякого обучения вашему «боевому искусству», – удивленно говорит Лукреция.
– Так и есть. Многие смешат своих друзей, сами не понимая, как они это делают. Точно так же многие дерутся, беспорядочно размахивая кулаками. Но они дрались бы лучше, если бы овладели кунг-фу в монастыре Шаолинь.
– Вы хотите сделать из нас Брюсов Ли юмора?
Стефан Крауц пропускает шутку мимо ушей.
– Вы научитесь сознательно и мастерски выполнять то, что раньше делали инстинктивно и неумело. Начнете взвешивать каждое слово, каждую запятую, каждый восклицательный знак. Ваше искусство вызывать смех станет совершенным. Ваши шутки станут идеальным оружием.
– Оружием?
– Именно так. Шутка – это клинок из закаленной стали. Тот, кто владеет им профессионально, попадает в цель, режет, колет, спасает…
– … или убивает? – заканчивает Лукреция.
Крауц наливает им чаю из термоса.
– Запомните правило двух первых дней инициации: «Не смеяться!»
Я ослышалась?
— Абсолютный запрет. Малейшее его нарушение будет наказано.
– Каким образом?
– Раньше применялись телесные наказания, но, с приходом нового Великого Мастера, нравы смягчились.
– Наказание? Это глупо! Мы же не дети, – замечает Лукреция.
– Но учиться будете, как дети. И поймете, почему «смеяться можно надо всем, кроме юмора».
Эта фраза у них, видимо, ключевая.
— Логично, – одобрительно говорит Исидор. – Мы ценим то, чего лишены. Священник дает обет молчания, чтобы насладиться возможностью говорить. Пост помогает оценить вкус пищи. Воздержание дает прочувствовать наслаждение половым актом. После тишины мы восторгаемся музыкой. Выйдя из темноты, понимаем всю красоту цвета.
Крауц доволен, что Исидор его понял.
– А в чем заключается наказание? – интересуется Лукреция.
– Увидите, если засмеетесь. Но осмелюсь дать вам совет: что бы сегодня ни происходило, подчинитесь приказу и не смейтесь.
– Не смеяться? Но это невозможно! Рано или поздно забудешь о запрете.
Стефан Крауц очень сухо говорит:
– Если вы хотите относительно приятно провести здесь время, вам, мадемуазель, придется забыть о царящей в современном обществе манере беспрерывно хихикать. Перестаньте постоянно необдуманно шутить. Смех – это энергия. Чтобы использовать эту энергию, необходимо в совершенстве владеть собой.
– Да все и всегда смеются по самым разным поводам, чтобы придать себе уверенности. Чтобы расслабиться. Чтобы выиграть время. Чтобы попытаться понравиться. За компанию. Вместе со всеми…
– Трудно все время оставаться серьезным, – подтверждает Исидор.
– Всего два дня. Другие ученики подчиняются этому требованию целый месяц.
Исидор и Лукреция пытаются представить себе долгий месяц без смеха.
– В наши дни люди смеются в среднем восемь раз в день. С возрастом обычно меньше. Для сравнения: дети младше пяти лет смеются девяносто два раза в день. Взрослый человек смеется примерно четыре минуты в день. А в 1936 году этот показатель равнялся девятнадцати минутам.
Интересно, где они взяли эту статистику. Опросы? Люди могут давать неточные ответы. Например, когда их спрашивают, сколько раз в неделю они занимаются сексом, они выдают желаемое за действительное. К счастью, профессия научила меня воспринимать такого рода информацию с известным недоверием.
— Когда вступает в силу запрет на смех? – спрашивает Исидор.
Продюсер смотрит на часы и говорит:
– Сегодня ровно в восемь часов утра. И закончится ровно в восемь утра послезавтра. Никто, ни при каких обстоятельствах не должен слышать вашего смеха. Могу посоветовать: как только почувствуете, что вот-вот засмеетесь, прикусите язык, ущипните себя или наступите себе на ногу. Обычно это помогает.
Я в сумасшедшем доме.
— Который час? – спрашивает Исидор, который воспринимает все совершенно серьезно.
– Семь пятьдесят восемь. У вас две минуты, чтобы улыбнуться в последний раз.
Лукреция пытается засмеяться, но у нее ничего не получается. Исидор молча ждет, закрыв глаза.
– Внимание. Четыре, три, два, один… Все! Ровно восемь. Теперь вам нужно продержаться сорок восемь часов без смеха.
Закончив завтрак, Исидор и Лукреция следуют за Стефаном Крауцем.
Дом, в котором они находятся, оказывается гораздо больше, чем они думали. Это настоящий лабиринт коридоров, залов, лестниц и этажей.
Продюсер ведет их на верхние этажи, в зал, стен которого не видно за книжными полками. В глубине они видят статую Граучо Маркса, сидящего по-турецки, словно Будда, завернувшись в какое-то широкое одеяние. В углу рта у него окурок сигары, очки съехали на кончик носа и видно, что он страдает косоглазием.
Посреди зала стоит окруженный стульями овальный стол.