Смелость Сары Грейсон
Шрифт:
Сара засмеялась.
Дэвид к ее смеху не присоединился.
Сара засмеялась снова. Скорее, судорожно закашлялась.
А потом тихо ахнула – вся смехотворная нелепость этих слов наконец дошла до нее, и Сара захохотала по-настоящему, взахлеб. И правда, страшно смешная шутка.
– О-о-о-ох, Дэвид. Ты слишком хорошо знаешь Грейсонов. Но, надо признаться, ты успел меня напугать – руки такие сжатые, выражение такое пугающее, адвокатское, – как будто мне предстоит услышать, что мама обанкротилась.
Дэвид нервно засмеялся.
– Нет, твоя мать не
Тогда-то Сара и заметила, что у Дэвида вспотел лоб – и что он даже не пытается его вытереть. Две капли пота повисли, практически отрицая силу земного притяжения, а Дэвид и бровью не повел.
Желудок Сары провалился куда-то в пятки, а все тело омыла волна неверия в происходящее.
– Дэвид, ты же не всерьез? Книга уже написана. Ну как иначе-то! Мама всегда все заканчивает, ничего не бросает на полпути. Анна-Кат при мне спросила у нее про Эллери Доусон. А мама сказала, что обо всем позаботилась. Я своими ушами слышала!
Дэвид отер лоб тыльной стороной ладони и поправил очки.
– Она запаздывала с книгой. Весь прошлый год работала над общим сюжетом. Надеялась, у нее больше времени.
Сара окаменела, уставившись на него во все глаза. Сердце в груди стучало так громко, что мешало думать.
Дэвид подался вперед, положил руки перед собой.
– Это ее предсмертное желание. Она просила меня выждать три недели после ее смерти, прежде чем тебе рассказывать. Вот письмо для тебя.
Он открыл лежащую перед ним папку и протянул Саре желтый конверт в белый цветочек – такой яркий и солнечный, словно в нем лежала открытка на день рождения, а не жуткое последнее желание. Сара дрожащими руками открыла его и прочла:
Любимая моя Сара!
Смелость. Два благородных слога. Помнишь, это слово входило в список твоих любимых. Слово, исполненное высшего смысла. Давно пора было брать его в имена для девочек. Итак, Дэвид тебе все рассказал. Да, книга твоя. Эта смелая просьба – мой дар тебе. Я помню, о чем мы говорили, – но ты тоже родилась, чтобы писать. У тебя есть дар слова, моя милая, у тебя есть слова. Так пиши их.
Мама.
Сара распустила собранные в хвостик волосы, откинулась головой на спинку кожаного кресла и прижала руку ко лбу.
Смелость.
Смелость.
Сара и до того, как вошла в этот кабинет, не могла бы служить образцом эмоциональной стабильности. А уж теперь мозги у нее словно распухли, разрывая изнутри череп, а сжимавшее душу горе вспенилось и повалило наружу кипящей яростью. Она вскочила из кресла.
– О чем, черт возьми, она вообще думала? – Сара подошла к подоконнику, развернулась и ткнула пальцем в сторону Дэвида. – Это невозможно! Во-первых, мамины издатели в жизни не согласятся на такое идиотское предсмертное желание. Во-вторых, она, скорее всего, это придумала, когда была под препаратами. Дэвид, она принимала сильнодействующие обезболивающие. Была не в себе, под наркотой.
– У твоей мамы в контракте с «Айрис Букс» обговорены специальные авторские условия. Согласно
– Мама приняла это решение в ноябре? Ноябре? Да в ноябре она еще даже не заболела! – Сара уже кричала. Лицо ее покраснело, залилось жаром.
Дэвид потер шею сзади и украдкой проглотил несколько таблеток.
Сара ахнула. Внезапно она все поняла. Она привалилась к окну, сжимая в руке письмо.
– О боже мой. Она уже была больна. Уже тогда. Дэвид, когда она узнала, что у нее рак?
– Тогда я не знал, что она больна. Она выставила эти условия много лет назад, но до прошлого ноября не называла никаких имен. Теперь издательство по закону обязано сотрудничать с тобой. Они там все умирают от нетерпения узнать, кого выбрала Кассандра, – и вполне понятным образом нервничают.
– Да неужели? – Сара снова опустилась в кресло. Дыхание у нее было частым и неглубоким, голова кружилась. Этого просто не может быть. – Но мама ведь назначила каких-то запасных авторов кроме меня, правда? Ну то есть она же не поставила бы все будущее империи Эллери Доусон на одну меня?
Дэвид покачал головой, старательно избегая ее взгляда.
– Только ты. – Он пожевал нижнюю губу, подыскивая, что бы сказать утешительного. – Мне очень жаль. Ответственность, конечно, несколько угнетающая.
– Угнетающая? Мама продала пятнадцать миллионов экземпляров четвертой части. Все эти пятнадцать миллионов человек ждут пятую часть. А вовсе не меня.
Голос у нее дрожал, сбивался почти на визг. Она сама его не узнавала.
Сара снова спрятала заплаканное лицо в ладонях.
Дэвид обошел вокруг стола и протянул ей коробку бумажных носовых платков в массивном ящичке орехового дерева с выгравированной монограммой фирмы. Сара уставилась на ящичек с нескрываемым отвращением. Неудивительно, что адвокатов никто не любит. Нервными, судорожными движениями она выдернула несколько салфеток. Вытерла лицо. Высморкалась. Вытянула еще несколько салфеток и запихнула себе в сумку. Шумно выдохнула и поднялась на ноги.
– Спасибо, Дэвид. Мне пора обратно на работу.
Она сложила письмо матери пополам. Потом еще раз. И еще. И еще последний разочек. Письмо стало похоже на пачку жевательной резинки. Сара сунула его в сумку вместе с горстью смятых салфеток.
– Погоди, – сказал Дэвид. – Надо очень многое обсудить. Уверен, у тебя возникнет еще немало вопросов. Налить тебе чего-нибудь?
– Мне надо идти. – Она попыталась задрать подбородок и изобразить на лице уверенность. Потом потянулась мимо Дэвида к подставке с салфетками за новой горстью. Потом открыла тяжелый деревянный ящичек, вытащила всю пачку салфеток и зажала под мышкой, как клатч. – Уже совсем пора.