СМЕРШ в Тегеране. Из архивов КГБ
Шрифт:
Именно в ходе данной операции органы ВЧК пресекли подрывную деятельность польской разведки, которая использовала подпольные ячейки военизированной «Польской организации войсковой» («П.О.В.»), как легальные, так и полулегальные ее прикрытия, а выражаясь оперативным сленгом, — «крыши» на территориях России, Украины и Белоруссии.
«Польская организация войскова» возникла еще в 1914 году по инициативе и под личным руководством Пилсудского. Появилась она, как националистическая организация активных сторонников за независимость буржуазной Польши, вышколенных в боевых
Еще до первой мировой войны в распоряжении Пилсудского находился ряд офицеров австро-венгерской разведывательной службы, обучавших пилсудчиков технике разведки и диверсии с дальним прицелом, для работы на территории России.
Но обратимся все же к итогам этой конкретной чекистской деятельности. Налицо был разгром глубоко законспирированных двух главных резидентур польской разведки, действовавших в Москве и Петрограде.
Работавшие на нее агенты оказались внедренными в важные военно-политические объекты Советской России и черпали нужную информацию для своей армии.
В начале 1920 года в поле зрения оперативных работников ВЧК попал некий Игнатий Добржинский. Активная и динамичная проверочная работа чекистов дала возможность быстро выявить его интересные оперативные связи.
Так в Белоруссии в городе Орша сотрудниками ВЧК удалось выйти на подозрительную гражданку по имени Мария Пиотух. Ее негласно задержали и допросили. Давая показания, она призналась, что является курьером московской резидентуры польской разведки. После беседы ее… «отпустили».
Артузов решил незамедлительно установить за нею плотное негласное наблюдение. По прибытию в Москву девица посетила один адрес, который чекистами подозревался как конспиративная квартира польской разведки. Сразу же после ареста находившихся там неизвестных граждан, оказавшихся агентами польской разведки, многое стало ясным.
В ходе предварительных опросов, а потом и допросов, они сразу же пошли «на сговор со следствием» и сдали ряд явочных квартир, на которых принималась и опрашивалась резидентом польская агентура. На одной из таких квартир был задержан Добржинский.
Он тут же признался, что является резидентом польской разведки и работает в Москве под псевдонимом «Сверщ» («Сверчок»). Правда, при предварительном допросе на квартире, где он был задержан, ему удалось сбежать — он выпрыгнул в окно и скрылся в неизвестном направлении.
При анализе выданных арестованной агентурой вместе с Марией Пиотух адресов явочных квартир было установлено, что одна из них принадлежит ксендзу Греневскому. Его дома не оказалось, поэтому в его квартире чекисты устроили засаду…
Через несколько часов после воцарения в ней оперативных работников в дверь позвонили. Вошел неизвестный молодой человек высокого роста. Во время его задержания ему… удалось убежать, но на сей раз недалеко. Во время погони он стал отстреливаться и был смертельно ранен. При личном осмотре трупа в кармане пиджака чекисты нашли удостоверение личности на имя Гржимало, согласно которому он являлся служащим броневых частей Московского военного округа (МВО).
Кроме военного удостоверения было обнаружено свидетельство о принадлежности его к Московскому охотничьему коллективу. На отдельном листке имелся полный список членов этого общества из числа охотников-любителей, среди которых значилась и фамилия… Добржинский.
Поиск сбежавшего резидента теперь стал более предметным. После получения таких данных, задержание сбежавшего было делом времени. Так и получилось, — на квартире одного из членов правления охотничьего коллектива он был вторично задержан. На этот раз
Добржинского, зная его способности выходить через окна, охраняли более надежно, кроме того, для подстраховки на его запястья одели наручники. Вскоре поляка доставили на Лубянку во внутреннюю тюрьму…
На допросе выяснилось, что он служил политруком на курсах броневых частей и одновременно являлся членом Польской партии социалистов (ППС). Вместе с тем, он рассказал, что углубленно изучает марксистскую теорию, посещает большевистские митинги и манифестации, знаком с некоторыми партийными функционерами из РКП (б). Потом поляк, внезапно замкнулся и наотрез отказался давать какие бы то ни было показания.
После чего с Добржинским стал предметно «работать» сам Ар-тузов. На допросах он больше говорил сам, чем допрашиваемый. Протоколов не вел. Создавалось впечатление, что он выстраивает отношение с ним на равных. Однако чекист, как тонкий психолог, методом убеждения постепенно склонял задержанного к даче откровенных сведений о своей преступной деятельности.
Артузов обратил внимание на то, что Добржинский несколько раз негативно отзывался о руководителе страны — Пилсудском, критиковал установившийся в Польше тоталитарный режим, положительно оценивал реальные шаги, предпринимаемые Лениным по нормализации польско-советских отношений.
Показания Добржинского позволили военному контрразведчику поверить в искренность мировоззренческих взглядов задержанного и осуществить в дальнейшем его перевербовку.
— Все это очень интересно, — перебил поляка Артузов, — но это все прошлые дела. Нас интересуют события здесь, в Москве, в частности, конкретные нелегальные резидентуры, наиболее ценные агенты, особенно из числа советских граждан, методы и пути вербовки осведомителей в столице, на территории России…
Артузов настолько убедительно построил свою беседу, что поляк медленно, как весенний тюльпан стал раскрываться, согласившись перейти на сторону советской власти. Правда, Добржинский заявил чекисту, что готов принять его предложение, но с одним только условием.
— Каким же? — спросил удивленный такой неожиданной и откровенной наглостью Артузов.
— Прошу задержанных или оставшихся на свободе моих людей, работавших на резидентуру по идейным соображениям, не репрессировать, не расстреливать, несмотря на военное время. Это мое главное и единственное условие.
— Вы сами понимаете, что такие гарантии сразу я вам дать не смогу. Это решается высшим руководством. Вы согласны с моим доводом?
— Согласен…
Артузов посмотрел на Добржинского и подумал: «Если люди терпят разговоры о своих пороках — это лучший признак того, что они исправляются, а забота о своих «заблудших овцах» характеризует их порядочными натурами».