Смерть дикаря
Шрифт:
Благородное сердце Баккара было тронуто. Покаявшаяся и обновленная грешница протянула руку грешнице кающейся и сказала ей:
— Встань, сестра моя! Я прощаю тебя.
Затем, обратившись к Роллану де Клэ, она прибавила:
— Вы, вероятно, были обмануты, милостивый государь, потому что вы еще слишком молоды, чтобы быть злым.
— О, верьте, графиня, — вскричал Роллан с искренним раскаянием честного, благородного сердца, — верьте, что у меня достанет сил исправить нанесенный вам вред!
— Я от всего сердца прощаю вас. Вред, нанесенный
— Вы скажете нам правду, не так ли? — обратился Роллан к Ребекке.
— Скажу все, — ответила она и принялась рассказывать графине Артовой все, что рассказала уже Роллану.
Графиня расспросила все малейшие подробности, все малейшие обстоятельства.
— Но, — сказала она наконец Роллану, дополнявшему по временам рассказ Ребекки каким-нибудь неизвестным ей фактом, — у вас, кажется, был камердинер по имени Батист?
— Был, графиня.
— Он, кажется, уверял вас, что очень дружен с моей горничной?
— Уверял.
— Приносимые им записки…
— Он получал через нее, как говорил мне.
— Где же теперь этот камердинер, наверное, бывший сообщником ваших мистификаторов?
— Обокрал меня и сбежал.
— Когда?
— В тот самый день, когда я должен был выйти на дуэль с графом.
— Это так и должно было случиться. Долго служил он у вас?
— Две недели.
— Кто рекомендовал его вам?
— Один из моих приятелей, де Шамери.
— Шамери! — вскричала Баккара, чувствуя как будто электрическое сотрясение. — Но кто же этот человек? Что я ему сделала?
Схватив Роллана за руку, она прибавила:
— Вы молоды, ветрены, легкомысленны, но все-таки вы, вероятно, честный человек и умеете держать клятву?
— Какова бы она ни была, я сумею сдержать ее перед вами, графиня!
— Ну, так поклянитесь, что вы будете слепо повиноваться мне.
— Клянусь прахом моих родителей.
— Что вы никогда и никому не расскажете того, о чем говорили мы с вами.
— Но я должен восстановить вашу репутацию, графиня! — вскричал Роллан де Клэ, в котором, наконец, заговорила благородная, рыцарская кровь его предков. — Я должен сказать целому свету…
— Не нужно. Свет не должен знать, что я была опозорена безвинно, что я была оклеветана, что вы принимали за меня женщину, так странно на меня похожую. Сестра моя завтра же уедет из Парижа, закрытая густой вуалью, в почтовом экипаже. Ее никто не должен видеть.
Роллан и Ребекка не могли выговорить ни слова от изумления.
— Час восстановления моей чести еще не настал, —прибавила графиня Артова. — Подождем.
На следующий день доктор Самуил Альбо встал, по обыкновению, в семь часов утра и, прогулявшись по саду, принялся читать «Судебную газету», где длинная статья под заглавием «Драма в Клиньянкуре» сейчас же обратила на себя его внимание.
Статья эта начиналась так:
«Несколько дней тому назад мы сообщали об убийстве курьера в Сенарском лесу, между Мелуном и Парижем, убийстве, до сих пор еще не раскрытом. Теперь мы должны рассказать о происшествии, еще более таинственном.
В Клиньянкуре, в квартале тряпичников, вчера утром местные жители были крайне удивлены, заметив, что широкая струя воды бежит из-под дверей избушки, откуда за два дня перед тем выехала тряпичница. По всей вероятности, водопроводная труба лопнула и затопила подвал.
Дверь избушки была немедленно выломана, и вошедшим представилась ужасная картина.
Люк подвала был открыт, и оттуда лилась через край вода, окрашенная кровью. Около стены стоял окровавленный человек, который озирался вокруг бессмысленным взором. Ноги его были по щиколотку в воде, одежда совершенно мокрая. Из левого плеча его струилась кровь, волосы, совсем черные на темени, были на висках белы как снег. Ему предложили несколько вопросов, но в ответ на них он захохотал диким смехом и запел португальскую песню.
Недалеко от него в бочке найдено мертвое тело женщины, в которой тотчас же признали прежнюю жиличку избушки, тетку Фипар.
Когда ее вытащили, на поверхности воды показалось другое мертвое тело — толстого мужчины лет пятидесяти, которого также тотчас же признали за личность, приезжавшую за теткой Фипар два дня назад и называвшую ее своей матерью.
На место происшествия прибыл полицейский комиссар в сопровождении доктора, который, осмотрев раненого, объявил его помешанным. Затем доктор объявил, что женщина умерла от удушения и, по всей вероятности, брошена была в подвал уже мертвой. Мужчина умер мгновенно от раны, нанесенной ему в грудь.
Тряпичники припомнили, что накануне с теткой Фипар приходил молодой человек с белокурыми волосами и усами.
Когда выкачали воду из подвала, на полу его нашли каталонский нож, которым, по всей вероятности, и был убит пожилой мужчина.
Водопроводная труба оказалась просверленной буравом.
Доктор перевязал рану сумасшедшего и отправил его в больницу, где надеются возвратить ему рассудок и тогда узнать от него виновников этой кровавой драмы.
Когда его привезли в больницу, один из больных вскричал:
Да это Цампа!
— Что это за Цампа? — спросили его.
— Камердинер покойного герцога де Шато-Мальи, — отвечал больной, бывший конюх герцога де Шато-Мальи.
Полиция продолжает свои розыски».
Статья эта произвела сильное впечатление на доктора Самуила Альбо.
Было девять часов.
— Графиня Артова ждет меня в двенадцать, — проговорил он. — За эти три часа я успею взглянуть на этот интересный случай помешательства.
Через четверть часа он уехал уже в морг (дом, где выставляются мертвые тела). Он обратился к стоявшему здесь сторожу и попросил пропустить его за стеклянную перегородку, где и увидел два трупа.