Шрифт:
С. Д. Мстиславский
Смерть Гапона
Глава I.
"ГРЯДЫЙ ВО ИМЯ ГОСПОДНЕ".
Вернувшись в Питер из Москвы с Пресненского восстания, я не сразу смог собрать Центральный Комитет Боевого Рабочего Союза. Хотя опасность для правительства и миновала,-- напряжение в городе не слегло. Попрежнему усиленными нарядами охранялись казенные здания; попрежнему мерзли в морозные ночи на перекрестках и в проулках посты, дозоры и патрули. Сыск шел неослабный. Собрать комитет удалось лишь через неделю после моего возвращения и то не в обычной штаб-квартире нашей, за Невской заставой, а на Широкой, в задней комнатке городской библиотеки-читальни. На повестке был только один вопрос-- отчет мой о московском восстании.
Дружинники слушали с несказанным захватом, заражая своим волнением, подсказывая им для меня вамого неожиданные слова. И когда кончился рассказ -- не сразу смогли оторваться мыслью, вернуться в сегодняшнее, в повседневное. Но вернулись, потому что естественно и тяжко стал перед нами во- [3//4] прос-- что делать дальше. Начал Булкин, начальник выборгской районной дружины,
– - Раз'ясни нам учительски, ежели ты нам учитель. Читал я по книжкам и картинки видел: о коммуне французской и другом, где пишется про истинное геройство. Там, ежеди бой, то до смертного конца; ежели на проигрыш пошло -- сейчас на баррикаду, а то и так, посередь улицы, в одинок, с красным знаменем в обнимку, под залп или под штык. О Москве ты, однако, докладаешь иначе: дрались лихо, но животом на штык не кидались, и как до каюка дела дошло-- в своевремь разошлись. И сам, видишь ты, заместо того, чтобы со знаменем, так сказать, смерть принять -- через забор на помойку сиганул. Ты, по нашему понятию, человек правильный: стало-быть, в книгах тех читаемо неправильно?
– - Неправильно читаемо, Булкин. Революционный завет не такой должен быть. Я вам уже не раз говорил: не умри,-- убей.
– - Верно, -- кивнул Манджурец (фронтовик, новый у нас, сменил Балясного в Нарвско-заставской дружине).-- Умереть, брат, всякая курица сумеет: поклохчет, поклохчет, да богу душу и отдаст, по принадлежности. В нашем деле, как в армейском -- на фронте. В цепи, бывало, голову только подними с закрытия -- взводный тебя сейчас всесветно кроет: подставляешься, мать твою так, этак я еще так, -- полку в ущерб. А чтобы посередь поля --со знаменем в обнимку, животом на штык -- и с пьяных глаз в голову не влезет. [4//5] А по-революционному -- у иных -- как бы почитается за геройство. Не возьмешь в толк.
– - От нерозмысла,-- убежденно оказал Щербатый.-- По партийной линии тоже ведь, как поглядишь, так: кто чаще в тюрьме сидел, тому почету больше. А по-нашему: часто попадался, значит -- работа не чиста, не мастер. Ну, раз, там, другой влип, с ком случая не бывало. Но ежели многажды... обязательно от неуменья. Стало быть, прими во снимание, укороти или вовсе отсунь от дела. А они его, гляди-ко,-- на первое место: заслуга -- по высидке. Это с чем же сообразно?
– - У нас в районе тоже завелся такой, из меньших, сбивает народ на конституцию; все о Думе: и такое от нее добро, и этакое. Я его на митинге окрыл. Конституция, говорю, господская вольность, а нам она ни на ляд: и кто, говорю, за конституцию говорит, тот, говорю, пролетарию изменник. Он как затрясется вееь, оратор-то: я говорит, восемь лет в ссылке сидел. А я ему -- что ж ты, говорю, козий ты сын, сидел, а не бегал... Ребята как загогочут...
– - Постой-ка,-- перебил Угорь.-- Как бы от дела в разговор не уйти. Ты вот что скажи, Михаила. После Москвы -- нынче что же -- опять будем общего выступления ждать. Или шабаш делу, что ли,-- говори прямо.
– - Дела, Угорь, нам с тобой на век хватит: шабашить не придется. Но относительно общего выступления-- теперь, после Москвы, на ближайший срок его ждать едва ли приходится. Временно, по крайней ме- [5//6] ре, придется на мелкую, на партизанскую борьбу перейти.
Угорь качнул головой.
– - Ежели так, значит, делу шабаш. Народ у нас такой: навалились раз, нахрапом не взяли -- крышка, стало-быть; теперь, как в россыпь пошли, нипочем их, браток, не соберешь!
– - Соберем, Угорь, дай срок!
– - Срок-то давай не давай, сам подойдет. Однако, как с ребятами быть: не посолишь ее в прок, дружину-то? Ежели до общего -- поспишь да еще выспишься? Это надо обстоятельно, я тебе скажу, обсудить.
– - Подожди с обсуждением,-- отрывисто сказал Николай. Он молчал до сих пор весь вечер, и сейчас бросилось в глаза, что он странный какой-то. Не в себе.
– - У меня другой есть вопрос к Комитету. Покруче.
– - А ну?
– - Да и как сказать, не знаю. Он дрогнул губами и замолчал.
– - Стряслось что?
– -спросил Угорь и подвинулся ближе.-- Ты это чего же?
Николай еще ниже опустил голову, лица совсем не стало видно.
– - Дело, братцы, такое. Гапон...
– - Гапон?--насторожился Булкин.-- И то ребята толкуют -- гапоновцы собираться стали. Отделы вроде как бы опять ладятся открывать. Послание от него, что ли? Не вовсе, значит, запропал по заграницам-то...
[6//7]
– - Кабы послание...-- Николай снизил голос и обвел глазами всех, словно набираясь силы.-- Сам здесь. Головы дрогнули.
– - Видел?
– - Самому не довелось. Но от людей знаю достоверных.
– - Обязательно бы повидать,-- тихо сказал Щербатый.-- Я от него, прямо сказать, свет увидел. Нового завета человек. "Грядый во имя господне"...
– - Грядый,-- закивал Николай быстро. И вдруг улыбнулся во все лицо растерянной и детской улыбкой.-- Он, видишь ли,-- провокатор, поп-то.
Двенадцать глаз взбрюсились на Николая. Горящих. В упор.
Щербатый медленно привстал, отжимая доску стола черными крепкими ладонями.
– - Слову вес знаешь, Николка? Я тебя за такое слово... В бога не верю, но в попа вера есть: он по постригу своему в божье имя играть не стапет. А Гапон -- поп особый, он божьим именем... грядый. И царя он божьим именем проклял: сам слышал. Пастырское благословение на кровь дал... Чтобы такой человек...
– - Провокатор,-- тихо и упорно повторил Николай и расплакался, нелепо водя ладонями по заросшим, щетинистым щекам.
– - Как же теперь жить, родненькие?
И оттого, что он сказал так, от голоса, и оттого, что он заплакал, стало достоверно сразу, без доказательств: провокатор Гапон. Понял и Щербатый: смолк, отвернул голову в угол.
Манджурец заговорил первый:
[7//8]
.
– - Кто вызнал?
Николай вздрогнул, словно разбудили его.
– - Мартын. Есть такой, из эсеров. Мартын, говорю.
– - Из эсеров?
– - повернулся к нему Щербатый.
– - Тот, что с нами девятого в крестном ходу был?
– - Тот самый.