Смерть героя
Шрифт:
Обронив карандаш и резинку на полустертый набросок, он опять пошел к Элизабет. Она еще не вернулась. В комнате, залитой солнцем, стояла тишина. Прежних оранжево-полосатых занавесок уже не было, вместо них висели длинные широкие занавеси из плотной зеленой саржи, не пропускавшие света: приходилось соблюдать правила затемнения. В большой синей вазе — летние цветы, на красивом испанском блюде — горка фруктов. Ему вспомнилось, как в это окно три года назад, чуть ли не день в день, влетела оса, точно крохотный фоккер. И он с удивлением почувствовал, что в горле застрял ком и на глаза навертываются слезы.
Часы на ближней колокольне пробили три четверти. Он взглянул на ручные часы: без четверти час. Надо бы пойти куда-нибудь поесть. Он забрел в первый попавшийся ресторан. Официантка предложила ему мясных консервов, — весьма благодарен, консервами он сыт по горло. Перекусив, он позвонил Фанни, но к телефону никто не подошел. Медленно, лениво он побрел к ней — может быть, она тем временем вернется домой. Но Фанни все не было. Он нацарапал записку, прося ее встретиться с ним, как только у нее найдется свободная минута, потом сел в автобус, вернулся в Челси, лег на кровать и уснул. Около шести к нему заглянула Элизабет и на цыпочках вышла. В семь она его разбудила. Он мгновенно проснулся, вскочил, по привычке протянул руку за винтовкой.
— Что там?
На миг у Элизабет захолонуло сердце: он так внезапно вскинулся, да еще сам того не сознавая резко оттолкнул ее, наклонившуюся к нему.
— Ох, извини. Как ты вскочил! Я совсем не хотела тебя пугать.
— Ничего. Я не испугался, это, знаешь, привычка — срываться в спешке. Который час?
— Семь.
— Боже милостивый! С чего это я так заспался?
— Я зашла спросить, хочешь поужинать сегодня со мной и с Реджи?
— А потом он придет сюда?
— Нет, конечно.
— Я сегодня собирался ужинать с Фанни.
— Хорошо, как хочешь.
— Можно мне взять второй ключ?
— Он, кажется, потерялся, — солгала Элизабет. — Но я оставлю дверь открытой, я ведь и сегодня не запирала.
— Хорошо, спасибо.
Аu revoir.302
Аu revoir.
Уинтерборн умылся и долго изо всех сил тер щеткой для ногтей свои загрубевшие руки, тщетно пытаясь соскрести глубоко и словно навек въевшуюся грязь. Руки стали почище, но по-прежнему казались отвратительно жесткими и грубыми, — все бороздки и трещины на пальцах так и остались черные. Из телефонной будки он позвонил Фанни.
— Алло! Фанни, ты? Говорит Джордж.
— Милый! Как ты живешь? Когда вернулся?
— Дня три назад. Ты разве не видела моей записки?
— Я уезжала и вот только что вернулась и нашла ее, — солгала Фанни.
— Ну, неважно. Давай пообедаем сегодня вместе, ладно?
— Милый, мне ужасно жаль, но я никак не могу. Обещала пойти в одно место и просто не могу не сдержать слова. Вот досада!
«Говоря твоими словами — вот досада! Ну, ничего, этот визит наверняка не затянется и…»
— Не важно, дорогая. А когда мы встретимся?
— Одну минуту, я посмотрю свою записную книжку.
Короткое молчание. Откуда-то чуть слышно донесся обрывок чужого разговора: «Что ты говоришь! Боже мой, неужели убит! Да ведь недели не прошло, как он вернулся на фронт!»
И снова голос Фанни:
— Алло, Джордж! Ты слушаешь?
— Да.
— Сегодня среда. Как-то так вышло, что я всю эту неделю ужасно занята. Может, поужинаем вместе в субботу?
— Только в субботу? А раньше нельзя? Понимаешь, у меня отпуск всего на две недели.
— Ну, тогда, если хочешь, позавтракаем вместе в пятницу. Я уговорилась кое с кем, но ты тоже приходи. Хотя приятнее поужинать вдвоем, правда?
— Да, конечно. Стало быть, в субботу. В котором часу?
— В половине восьмого, там же, где всегда.
— Хорошо.
До свиданья, милый.
До свиданья, голубка.
Он поужинал один, потом пошел в «Черкесское кафе»; кто-то говорил ему, что в последнее время там собирается цвет интеллигенции. Кафе оказалось битком набито, но Уинтерборн не увидел ни одного знакомого лица. Он все же отыскал свободное место и сел. Напротив него два стола занимало блестящее общество элегантных молодых гомосексуалистов, из них двое — в форме штабных офицеров. Они окинули Уинтерборна надменным взглядом, усмехнулись и больше его уже не замечали. Ему стало не по себе: уж не зря ли он затесался сюда в своей солдатской одежде? Может быть, рядовым в это кафе ходить не полагается? Он уплатил за кофе и вышел. Некоторое время слонялся по улицам, потом забрел в кабачок на Черинг-Кросс и подошел к стойке, у которой пили пиво два томми. Это были унтер-офицеры тыловой службы, инструкторы какого-то учебного батальона, судя по их разговору: они бесконечно наслаждались тем, что на каком-то пустяке «утерли нос» офицеру, оплошавшему на учениях. Уинтерборн хотел было распить с ними бутылочку и поболтать, но тут ему попалось на глаза объявление, воспрещавшее посетителям угощать друг друга. Он расплатился и вышел.
Потом он забрел в какой-то мюзик-холл. Тут распевались во множестве сверхпатриотические песни и разыгрывались патриотические сценки с участием девиц, одетых в цвета союзных государств. Снова и снова поминалось превосходство союзников и ничтожество немцев, и всякий раз публика бурно аплодировала. В особо остроумной сценке некий томми брал в плен сразу нескольких немцев, заманив их привязанной к штыку сосиской. Хор девиц в довоенных красных мундирах пропел песенку о том, как все девушки любят томми; при этом они дружно задирали ноги в форменных солдатских штанах и совсем не в лад отдавали честь. И в заключение грандиозный финал — торжество Победы — под звуки солдатской песни:
Нам до Рейна прогуляться,Право слово, нипочем!Представление кончилось, оркестр заиграл «Боже, храни короля», Уинтерборн, как и все солдаты в публике, вытянулся и стал «смирно».
Одиннадцать часов. Он решил пойти в свой клуб и там переночевать. В клубе было сумрачно и пусто, лишь четыре почтенных старца горячо спорили о только что сыгранной партии в бридж. Всюду висели объявления, призывающие членов клуба экономить электричество. Вся прислуга была женская, только старший лакей — бледный человечек в очках, лет сорока пяти; он объяснил Уинтерборну, что переночевать здесь ему не удастся: все спальни в клубе реквизированы военным министерством. Странно было снова услышать, как тебя называют «сэр».
— Меня тоже призывают, сэр, — сказал лакей. — Не сегодня-завтра меня призовут, сэр.
— Вы какой категории?
— Второй, сэр.
— Ну, все будет в порядке. Вы только всем говорите, что вы — опытный официант лондонского клуба, и вас наверняка возьмут в офицерскую столовую.
— Вы так думаете, сэр? Жена со страху за меня места себе не находит, сэр. Простынешь, говорит, там, в окопах, да и помрешь. Я, знаете ли, слабогрудый, сэр, вы уж простите, что я вам все это выкладываю.