Смерть говорит по-русски (Твой личный номер)
Шрифт:
— А по-моему, с вам не случится ничего особенного, — с напускным равнодушием пожала плечами Рипсимэ. — В Европе множество красивых женщин, куда красивее меня. Вернетесь домой, увидите их и тут же забудете обо мне.
Корсаков покачал головой и тихо рассмеялся. Рипсимэ с замирающим сердцем ждала его ответа, но тут в коридоре послышались тяжелые шаги, дверь распахнулась, и на пороге возникла нескладная фигура Эрхарда Розе. Рипсимэ с испугом посмотрела на безобразного пришельца. Гигант, однако, и сам был смущен: он топтался в дверях, бормоча что-то невразумительное. Рипсимэ расхрабрилась и заявила решительно:
— Если вы опять будете пить вино, я никуда не уйду. Сяду и буду сидеть.
— Милая Рита, нам с Эрхардом надо поговорить, — сказал Корсаков. — Честное слово, я больше не буду нарушать режим. Хотя
вред от стаканчика бренди? — добавил он, увидев, что Рипсимэ направляется к двери. Возмущенно фыркнув, Рипсимэ повернулась, но Корсаков со смехом поднял ладони вверх: — Клянусь, больше ни глотка!
Когда она, прошмыгнув под локтем Розе, скрылась за дверью, Корсаков поманил сообщника в палату и показал ему на свободный стул. Уловив по многозначительному выражению лица Розе, что он намеревается начать разговор об их подрывных замыслах против компании, Корсаков вовремя успел приложить палец к губам и жестом заставил немца придвинуться к его койке вместе со стулом, после чего прошептал в его уродливо скрученное ухо:
— Молчи о нашем деле. Работай, как и раньше, а я пока разузнаю, как устроена фабрика. Когда поправлюсь, взорвем ее к чертовой матери.
И вслух, отстранив Розе, Корсаков произнес:
— Извини, Эрхард, выпить с тобой не смогу — не хочу ссориться с сестрой, очень уж она хорошенькая. Так что ты глотни бренди, а я ограничусь соком.
— Жаль мне тебя, — искренне сказал Розе, справившись с замешательством, достал бутылку из внутреннего кармана куртки и сделал огромный глоток прямо из горлышка. — Эх, до чего же хорошо расслабиться после работы, — добавил он, переведя дух. — Нет, правда, жаль мне тебя, Винс. Как можно не выпить после такого напряга?
— Да ты меня особенно не жалей, «близнецы» уже налили мне стаканчик, — объяснил Корсаков. — Как думаешь, сколько мы набили в этот раз?
— Сотни полторы, не меньше, — поразмыслив, солидно ответил Розе. — А как классно сработали Ре-не и Жак! Без них нам пришлось бы повозиться с этим Вахабудином.
— И Кристоф тоже четко командовал, — заметил Корсаков. Они еще некоторое время беседовали таким же образом, немногословно обсуждая перипетии минувшего боя и ощущая крепнувшую между ними тайную связь. Затем Корсакова вновь начало неудержимо клонить в сон, и он признался в этом собеседнику. Розе усмехнулся:
— Обычное дело после ранения. Да хранит тебя бог, Винс, ты заслужил его заботу. Я буду молиться за тебя.
Корсаков пробурчал что-то невнятное, поскольку не знал, как принято благодарить за ходатайство перед господом. Через минуту он уже крепко спал. Розе, выходя, столкнулся в дверях с Рипсимэ, посмотрел на нее, открыл рот, собираясь что-то сказать, но ограничился только смущенным кряхтением и, сутулясь, удалился по коридору.
Проснувшись, Корсаков медленно открыл глаза и умиротворенно улыбнулся: на стуле у окна сидела Рипсимэ и, шевеля губами, читала какую-то потрепанную английскую книжку.
Глава 7
ЛЮБИМЕЦ СМЕРТИ
Дожидаясь заживления раны, Корсаков не предавался лени: поутру он до седьмого пота проделывал различные упражнения для рук, которым простреленная нога не могла служить помехой, а затем прогуливался вокруг казармы с палкой из какого-то невероятно твердого горного дерева, которую ему принесли «близнецы». Группа несколько раз выходила на задания без Корсакова, и «близнецы» после возвращения непременно приходили проведать раненого товарища. Подвыпившие, оживленные, они, совершенно не стесняясь Рипсимэ, наперебой с хохотом рассказывали о таких вещах, что Корсаков вынужден был просить свою строгую сиделку удаляться на время их визита. Оказалось, что группа пару раз устраивала засады на дорогах в пограничном горном районе, а однажды разгромила какой-то кишлак.
— Ерундовое задание, Винс, просто детская игра! — гомонили «близнецы». — Не то что с Адам-ханом. У них там даже охранения нормального не было. Дом, где жил ихний вождь, мы разнесли сразу же, а потом просто прочесали все мазанки, чтобы собрать оружие... ну и все прочее, что подвернется. Давай поправляйся скорей, тебя ждет твоя доля. Кстати, на место нас теперь вывозят на вертолете, жизнь пошла просто шикарная.
— Да, это отлично, — соглашался Корсаков, а сам мечтал о том моменте, когда «близнецы» уйдут и вернется Рипсимэ. С ней Корсаков мог разговаривать часами, иногда ловя себя на том, что, глядя на нее, сам уже не понимает, о чем говорит. Мало-помалу Рипсимэ перестала дичиться и не протестовала, когда Корсаков накрывал своей грубой ладонью ее точеные пальчики, отличавшиеся, впрочем, немалой силой. Она не возмущалась, когда он клал руку на ее упругое бедро, только вздрагивала и умоляюще смотрела на него своими бархатными глазами. Корсаков, сам себе удивляясь, вздыхал и убирал руку. Папаша Рипсимэ по-прежнему ходил мрачнее тучи, поглядывал на Корсакова очень недобро и устраивал дочери сцены, однако та все его обидные слова выслушивала как будто в забытьи, торопясь вернуться к выполнению своих обязанностей сиделки.
За своей лечебной идиллией Корсаков не забывал и о деле. Во время прогулок с палочкой он внимательно разглядывал с разных сторон территорию фабрики, ее уже достроенные корпуса, в которые спешно завозилось оборудование, караульные вышки и посты. Перед отъездом к новому месту работы он успел проштудировать несколько десятков книг по химии, фармацевтике, технологии и организации фармацевтической промышленности. В результате теперь он видел перед собой не беспорядочное скопление построек, а четкую производственную систему, в которой ход главного цикла обеспечивался многочисленными обслуживающими подразделениями. Словно заполняя пустые клетки кроссворда, Корсаков определял назначение каждого из корпусов: цех, где скапливалось и проходило предварительную обработку сырье, цех, где должны были протекать главные химические реакции — извлечение из сырья алкалоидов и превращение их в пригодные к употреблению соли, цех изготовления растворов, стекловарный цех, фасовочный цех и прочие. На плане, который мысленно составлял Корсаков, появились электроподстанция, котельная с топливным складом, склады сырья, реактивов и готовой продукции, административный корпус, корпус для размещения охраны. Все это Корсаков рассматривал с точки зрения технологической важности, отыскивая такое звено, уничтожение которого выведет из строя всю производственную цепь. Затем он начинал присматриваться к этим наиболее уязвимым органам чудовища глазом опытного подрывника, определяя, в какое место следует поместить подрывной заряд с тем, чтобы причинить максимум разрушений при минимуме расхода взрывчатки. Корсаков, разумеется, понимал, что вряд ли ему удастся спокойно расхаживать по фабрике и раскладывать заряды в полюбившиеся места, однако важно было наметить первоочередные объекты для удара, дабы не думать над этим в последний момент.
Когда от хождения Корсаков начинал ощущать тянущую боль в раненой ноге, он присаживался на какой-нибудь бугорок и вновь принимался рассматривать фабрику, отмечая все новые детали, следя за прибывающими машинами, перемещениями охраны и внутрифабричными перевозками. Ощущение умиротворенности и внутренней гармонии не покидало его, и о вероятности успеха он не задумывался ни на секунду, потому что знал: Рипсимэ рядом, и он когда угодно может увидеть ее.
В те дни, когда Корсаков залечивал рану, разговаривал с Рипсимэ и готовился к решительному сражению, за тысячи километров от иранских нагорий зрели события, грозившие вскоре увлечь его за собой. В административном корпусе фабрики Ла Бар-бера два чернобородых иранца в неизменных темных очках и прибывший на фабрику под покровом ночи Марко Галло сидели в директорском кабинете и обсуждали ситуацию, сложившуюся с поставками сырья. Марко Галло восседал за столом директора, в правой руке у него дымилась сигарета, а левой он машинально барабанил по клавиатуре компьютера. Оба иранца и Ла Барбера сидели за столом для совещаний, приставленным перпендикулярно к директорскому. Все усиленно курили, что выдавало волнение совещающихся, а Ла Барбера, кроме того, еще и периодически подливал себе в стакан вермута. Галло и мусульмане ограничивались «Перье». Пустая бутылка из-под вермута виднелась в корзине для бумаг, чем отчасти объяснялась чересчур энергичная жестикуляция Ла Барберы.