Смерть говорит по-русски (Твой личный номер)
Шрифт:
Генерала уже поставили в известность о его отстранении от должности, однако официального приказа еще не было, и потому он сидел в своем кабинете и слушал радостно-приподнятое сообщение Сергея Николаевича. Тот, впрочем, обращался не столько к нему, сколько к своему будущему заместителю, молчаливому серьезному брюнету, всем своим видом выражавшему преданность и деловитость. Раскрытый блокнот на коленях будущего зама внушал генералу отвращение: во-первых, как знак непрофессионализма (что это за разведчик, который не надеется на свою память?), а во-вторых, как откровенное проявление подхалимажа. «А, плевать, не мое дело», — подумал генерал и сосредоточился на словах своего преемника. Тот рассказывал:
— Одновременно с данными, полученными со спутника, мы получили сообщение и с наших сейсмологических станций,
— Мы? — поднял брови генерал. — По-моему, фабрику взорвал наемник Виктор Корсаков, который не имеет к нам никакого отношения, если, конечно, не считать того, что он наш соотечественник. Нам удалось реально сделать только одно: вовремя вытащить его из Ирана. Не спорю, само по себе это заслуживает поощрения, но...
— Не понимаю, зачем преуменьшать наши заслуги, — с улыбкой, но довольно нервно перебил шефа Сергей Николаевич. — Мы с вами вычислили и самого Корсакова, и то, что он собирался сделать, сумели направить ему на помощь своих людей. Какая разница, произошел взрыв часом раньше или часом позже, если он все равно должен был произойти? И разве не наши люди обеспечили Корсакову самое главное — отход после операции? Так как же можно говорить о том, что фабрика уничтожена без нашего участия?
Генерал отметил про себя, что в тоне его заместителя уже не слышится прежнего почтения. Он хотел было высмеять всю эту демагогию, но вовремя сдержался, подумав снова: «Плевать, не мое дело». В конце концов, кому повредит, если его бывший зам получит лишнее поощрение? Наоборот, он быстрее освоится, почувствует себя увереннее на новом месте... А уж ребята, которые прилетели из Ирана, и подавно заслужили любые поощрения. Интересно было бы на прощание взглянуть на этого Корсакова...
— А как прошел перелет из Ирана? Где сейчас Корсаков и наши люди? — поинтересовался генерал.
— Перелет прошел отлично, — бодро ответил Сергей Николаевич. — Иранцы как воды в рот набрали — до сих пор молчат. Думаю, они притворятся, будто ничего не произошло. Корсакова и наших ребят на заставе ждал другой вертолет, с экипажем и с человеком из местного управления в качестве провожатого. Майор Дьяков уже звонил мне из воинской части под Ашхабадом — они туда благополучно прибыли, там на нашем спецобъекте они отдохнут, переночуют, а завтра утром в аэропорт и в столицу.
— Как Корсаков ведет себя? — спросил генерал.
— Поначалу был замкнут, молчалив, — видимо, от усталости. Сейчас вполне лоялен, охотно поддерживает беседу, признается, что давно вынашивал мысль перебраться в Советский Союз, но его слишком захватила идея помешать осуществлению «восточного проекта» и тем самым как-то помочь Родине. Майор Дьяков отзывается о нем очень хорошо и полагает, что все пройдет гладко.
— Майор Дьяков — это невысокий такой блондин? — припоминая, сощурился генерал. — Хороший оперативник... Но машину с людьми в аэропорт на всякий случай все же пошлите.
— Само собой, — кивнул Сергей Николаевич. Генерал встал из-за стола, подошел к Сергею
Николаевичу и протянул ему руку.
— Знаю о решении руководства, поздравляю, — сказал он. — Успешной работы вам на новом месте. Если что, звоните, всегда помогу, чем смогу.
— Спасибо... Вроде рано пока поздравлять, — засмущался Сергей Николаевич. — Вот выйдет приказ, тогда...
— Да выйдет он, выйдет, — засмеялся генерал. — Ладно, пойду подчищать хвосты. А завтра зайду, не
— Само собой, — снова закивал Сергей Николаевич.
Франсуа Тавернье сгорбился над редакционным столом с кучей исписанных листов и уткнулся лицом в ладони. Сердце и виски ломило от бесчисленных чашек кофе, выпитых за сутки, от множества выкуренных сигарет пересохло во рту. Обычно он осторожничал с кофеином и практически не курил, но тут ему надо было, подстегивать себя, чтобы после первой статьи, написанной по материалам Корсакова, сразу же написать вторую. За сутки тираж газеты подскочил на сорок процентов, и на столько же — рейтинг дружественной телекомпании, передавшей в эфир основные положения статьи. Тавернье понимал, что требование главного редактора написать продолжение вполне справедливо, и потому не протестовал. Более того, с профессиональной предусмотрительностью он не стал вбивать все имевшиеся у него материалы в первую статью, а оставил кое-что для продолжения, которое и ему самому казалось неизбежным. У него имелась запись интервью с Корсаковым, и чтобы его дополнить, сотрудник Тавернье успел съездить в тихий провинциальный городок к матери Корсакова и записать разговор с ней на видеопленку. Присовокупив находившиеся у него в запасе фотографии, Тавернье засел в редакции и начал сочинять статью. В обычных случаях он набирал текст сразу на компьютере и правил его на экране монитора, но важные статьи сначала обязательно писал от руки. Теперешняя его задача осложнялась тем, что конкурирующие издания и телепрограммы немедленно начали ставить под сомнение факты и выводы, изложенные в первой статье. Ответные фразы, выходившие из-под его пера, не казались ему достаточно хлесткими и убедительными, неопровержимых доводов имелось удручающе мало, ссылки на спецслужбы могли быть опровергнуты самими этими спецслужбами. Нервы Тавернье мучительно вибрировали от досады и крепкого кофе, в то время как мозг норовил погрузиться в забытье. Тавернье яростно перечеркнул несколько очередных строчек, встал из-за стола и побрел в туалет. В редакции и в этот поздний час продолжалась работа: попискивали компьютеры, трещали принтеры, сотрудники, ошалевшие от бессонницы, кофе и курева, сновали из комнаты в комнату. «Вам корреспонденция... Положу на стол...» Краем сознания Тавернье уловил эти слова, машинально улыбнулся и произнес: «Хорошо», не поняв даже, кто к нему обратился. В туалете и на обратном пути к своему столу он мучительно обдумывал очередную фразу. Вернувшись и держа на весу еще влажные руки, он собрался было сесть и вдруг замер*. Под текстом на куске бумажной ленты ему бросились в глаза фраза в скобках: «Публикация в газете «Техран тайме» и дата — вчерашнее число. Тавернье разом охватил глазами весь текст — это было сообщение о взрыве фабрики в Сеидабаде. Тавернье торжествующе улыбнулся и ударил кулаком правой руки по ладони левой. Подумав с минуту, он отшвырнул в сторону разные никчемные конверты и пакеты и вновь склонился над исписанными листами. Почему-то он ни на секунду не усомнился в том, что Корсаков жив.
Явившись поутру в свой кабинет, генерал не обнаружил в нем ни Корсакова, ни его провожатых. За столом сидел Сергей Николаевич, у журнального столика — будущий зам. В кабинете висело угрюмое молчание. Физиономии чекистов выражали острое отвращение к жизни.
— Что случилось? — встревоженно спросил генерал. — Где наш гость?
Сергей Николаевич что-то досадливо буркнул, но, вспомнив, что по долгу службы он еще обязан отвечать, выдавил с неохотой:
— Где гость — неизвестно. Провожатые в больнице.
Генерал поднял брови. Предупреждая его вопросы, Сергей Николаевич заговорил — сначала через силу, а потом мало-помалу возбуждаясь:
— Упустили, идиоты! Я уже побывал сегодня в больнице. Самолет приземлился по расписанию, наша группа их встретила на двух машинах. Встречающие на одной машине пошли впереди, а прибывшим дали шофера, и они пошли вторыми. Этот Корсаков вел себя лояльно, говорил, что очень рад оказаться в России, работать на благо Родины и всякое такое. Шутил, смеялся... В аэропорту попросился в туалет, но ничего не предпринимал — сходил, по малому делу, и все. Ребята, видимо, насторожились, а когда он им дал понять, что ничего такого не затевает, — расслабились. Да и если подумать: ну зачем ему было бежать? Куда? К кому?