Смерть императора
Шрифт:
В отличие от Приска, Тиресий не занимался разбором завалов. Здесь в Антиохии ему поручили то, чем и должен был прежде всего заниматься фрументарий, – следить за поставками хлеба. Впрочем, занимаясь снабжением, разузнать, кто чем дышит, чего ждет и чего опасается, – дело не самое сложное. Однако в последние месяцы говорили только о двух вещах – во-первых, о землетрясении и о том, что с этой катастрофой связано, а во-вторых – о предстоящем походе Траяна в Парфию. Напрасно Тиресий вслушивался в разговоры, расспрашивал и задавал наводящие вопросы – ничего нового в этом потоке новостей выудить не удавалось. Кажется, Кука как преторианец, время от времени имевший доступ в ближний круг императора, доставлял друзьям больше новостей, нежели фрументарий Тиресий. Именно Кука сообщил, что император по-прежнему относится ко всякому известию о возможном восстании на занятых территориях с равнодушием. А если уж точнее –
Но император не внял его просьбам. Ответствовал: вполне достаточно, чтобы держать иудейскую диаспору в покое XXII Дейторатова легиона близ Александрии да тех когорт III легиона Киренаика, что стояли в Иерусалиме. К тому же в распоряжении Лупа есть греческие отряды под командованием стратига Аполлония, что стоят близ Мемфиса. Давно уже ясно, что с каждым месяцем император все больше и больше живет в плену своих фантазий, он уже не планирует походы, а грезит ими и все менее трезво оценивает обстановку в империи, и особенно – на Востоке. Да, император по-прежнему со всем тщанием относился к подготовке легионов и когорт, но почти не интересовался – в каких землях его солдатам придется воевать. Как Цезарь, считая, что достаточно только прийти и увидеть, чтобы победить.
Однако если Траян от этих новостей отмахивался, то все донесения очень внимательно выслушивал наместник Сирии Адриан – ему лично Тиресий докладывал уже несколько раз обо всем, что разузнал сам (очень мало), или то, что удалось выяснить Куке или Фламме.
Кстати, о Фламме… От чудаковатого парня, над которым друзья время от времени подсмеивались, неожиданно оказалось вдруг много толку. Освобожденный по настоянию Приска от каких-либо обязанностей, Фламма бродил по разрушенному городу в гражданской одежде, но всегда держа под рукой оружие. А на расстоянии за ним следовал Тит – Тиресий настоял, чтобы его здоровенный дак-вольноотпущенник на время сделался телохранителем библиотекаря и его тенью. Преданный дак готов был при малейшей опасности вступиться за тщедушного Фламму. Библиотекарь попросту копировал на восковые таблички надписи на стенах, что его заинтересовали, помечая, где именно оставили интересное сообщение. Вечером он анализировал скопированные тексты. И очень скоро сообразил, что как минимум в четырнадцати местах идет очень активный обмен новостями. В основном это казалось торговых сделок, торговли краденым… то есть в городе разрастались язвы, выжигать которые должны были городские власти. Но вот в одном тупичке надписи носили совсем иной характер. Цифры, рисунки – то бык, то орел… без труда Фламма опознал в этом нехитром коде названия легионов. А далее шли опять цифры – скорее всего, численность римских солдат. Как только Адриан услышал об этом, тут же приказал схватить соглядатая… Но Фламма его отговорил. Куда полезнее следить за тайным местом и, как только надпись появится, менять числа – преуменьшать число легионеров и ауксилариев [18] – так полные легионы превращались в жалкие вексилляции. Тысячные когорты – в центурии. Кто бы ни получал эти сведения, он ошибется насчет численности собранной Траяном армии как минимум в десять раз и решит, что никакой угрозы нет. Или что она смехотворна.
18
Ауксиларий – солдат вспомогательных войск, обычно негражданин. После выхода в почетную отставку получал бронзовый диплом о получении римского гражданства. Нередко в этот диплом заносились и его родные.
В Сирии с Тиресием случилась странная вещь. Он приохотился к настойкам трав, горьким отварам перед сном, и вещие сны – прежде приходившие редко – от силы раз в нундины – и как исключение два дня подряд, теперь сменились другими, что являлись каждую ночь, поразительные в своей отчетливости, наполненные невиданными подробностями, незнакомыми людьми, пейзажами, почти невозможными, – то скалы вздымались, напоминая восточные крепости, то вода лилась по камням, и сквозь струи потока угадывались в камнях очертания людей, деревьев, зверья.
Но у этих снов имелось одно очень неприятное свойство – они перестали пророчествовать, ничего не говорили Тиресию о будущем, не предрекали опасности, не сбывались…
Сладок был сам сон, а реальность вдруг утратила объем и сочность, выцвела, пожухла, будто ливень смыл со статуи в саду все нанесенные художником краски. Тиресий попробовал вообще отказаться от пития настоек – но тогда сны перестали сниться вовсе – или они не запоминались, ускользали, как ночные птицы, вместе с темнотой. А если память и возвращала видения, то их тусклая блеклость разукрашена была лишь темнотой бесконечных коридоров, острыми углами запутанных лабиринтов, и ничего нельзя было сыскать в духоте однообразного кошмара…
Тиресий проклинал свою неосторожность – потеря дара его мучила больше, нежели боль самой глубокой и рваной раны, что оставляли крючковатые стрелы даков.
Тем больше обрадовал его внезапный сон, очень похожий на прежние, – без фантастических зданий или лесов, простой подвал без единого окошка. Горит фонарь, его тусклый свет выхватывает абрисы каких-то людей, закованных в колодки. Тиресий пытается их разглядеть и видит, что это женщины и дети… И одну из женщин он узнает…
Он пытается выйти, но не может, дверь заперта… Он бьется – кулаками, ногами, всем телом – и прорывается наружу… сквозь кирпич и дерево – именно сквозь. Оборачивается – и видит, что дверь по-прежнему закрыта, видит бронзовые накладки засова и потемневшую древесину. Отступает на шаг и понимает: дверь завалена всяким хламом – это ход в кладовку…
Он выбегает из кухни в коридор, оказывается в каких-то комнатах, потом в атрии и следом – снаружи. Видит дом, похожий на крепость, фасад без единого окна и рядом – огромный черный кипарис, выбеленный сединой известковой пыли в предутренних лучах.
И просыпается…
– Дом рядом с кипарисом, – бормочет он наяву. – Рядом со столетним кипарисом.
Тиресий выскочил из палатки. И лицом к лицу столкнулся с собственным опционом. Звали его Аврелием Примом, парень этот прошел дакийскую войну, как Тиресий и его друзья, служил в Пятом Македонском и после парфянской войны мечтал о почетной отставке и возможности прикупить домик в Дакии. То и дело опцион намекал, что мечтает поселиться в новой провинции рядом со своим центурионом. Если план этот удастся осуществить, Аврелий дал обет еще при жизни сделать себе и Тиресию мраморное надгробие. Получить бесплатно мраморное надгробие – неплохо. Но еще лучше в новой провинции иметь рядом надежного соседа, которого всегда можно кликнуть на помощь в случае разбойного нападения. Или который тебя поддержит на выборах в городской совет.
– Где Афраний? – спросил Тиресий у опциона.
– Уехал за город – говорят, нашли что-то важное на вилле одного богача. – Опцион был всегда в курсе событий.
– Послушай, помнится, вчера что-то болтали о доме с кипарисом?
– Ага… Там нашли целое гнездо заговорщиков.
– И чей это дом? Запомнил?
– Кто хозяин?
– Ну да… разве я не так спросил?
– Так, так… все так… Хозяин… – Опцион вытащил из сумки таблички. – Хозяином в этом доме Амаст.
Сказать, что Тиресий отыскал дом без труда, – было бы неправдой. Трудов это ему доставило немало. А когда наконец отыскал, то стоявшая у ворот стража не сразу его пропустила – пришлось звать центуриона. Центурион гостя сразу же узнал – но как-то засомневался, стоит ли открывать перед этим странным фрументарием дверь. Фрументарии Тиресия за своего не держали – перевелся он из Пятого Македонского недавно, слыл любимчиком Адриана, тогда как фрументарии все поголовно были преданы, прежде всего, императору.
После недолгой перебранки Тиресия наконец пустили внутрь, и первым делом прорицатель потребовал показать, где в доме кухня. Кликнули одну из рабынь – старую колченогую тетку, и та, ворча, привела странного посетителя на кухню, где кипятили воду для завтрака. При этом два фрументария следовали за Тиресием и его «Ариадной» [19] по пятам.
– А кладовка? – спросил центурион, оглядываясь.
Все увиденное пока мало соответствовало обстановке во сне. Что-то было похоже, но по большей части – не узнавалось. Неприметная кладовая (вход под лестницей) оказалась рядом с кухней – вся заваленная хламом – так что внутрь было не пройти. Но что-то настораживало. Тиресий готов был поклясться хоть Немезидой, хоть Геркулесом [20] , что этот хлам не так давно перетряхивали.
19
Ариадна дала Тезею клубок, чтобы тот вышел из Лабиринта после того, как убьет Минотавра. Отсюда выражение – нить Ариадны.
20
Немезидой клялись военные, а клятва Геркулесом была самой распространенной.