Смерть императора

Старшинов Александр

Часть III

Хатра

Глава I

Звездный час Приска

Осень 869 года от основания Рима

Тревожные известия (первые из которых получены были в Вавилоне) приходили одно за другим. Казавшаяся столь легкой победа непостижимым образом обернулась поражением в одно мгновение. В тылу римлян на покоренных землях запылало восстание – отпали Насибис, Селевкия и Эдесса. Разосланные тайные гонцы парфян передали приказ поднять восстание почти одновременно. Рассказывали, что во главе восстания стоит Санатрук, племянник Хосрова.

Впрочем, в Селевкии все обстояло не так плохо, как в других местах. Здесь Траян, отправляясь в свое плавание вниз по Тигру, оставил большой гарнизон под командованием легата Эруция Клара [57] и Тиберия Юлия Александра [58] .

С Эруцием Кларом Приск сделался с некоторых пор дружен – связывало их обоих знакомство с покойным Плинием – именно благодаря ходатайству Плиния Эруций Клар был причислен к сенаторскому сословию. Посему Клар внимательно прислушался к мнению Приска. А военный трибун Приск был уверен в грядущей измене Пакора. Раз старику не вручили вожделенную диадему, значит, его преданность испарится, как роса под лучами жаркого солнца. Так что Приск настоятельно посоветовал Эруцию Клару поставить военный лагерь вне городских стен, а оставшийся в городе гарнизон расположить в укрепленной цитадели. Когда восстание началось, из римских солдат погибло лишь двое. Но силы Эруция Клара оказались разъединены: жители Селевкии теперь закрыли ворота перед римлянами, что остались в лагере, и город пришлось брать штурмом – на это ушел почти целый день, если не считать пяти дней подготовки к самому штурму. Положение селевкийцев с самого начала было безнадежным – как только раздались сигналы труб и медный «баран» ударил в городские ворота, из цитадели вышли построенные черепахой легионеры и стали прорубаться к воротам. Неведомо почему, но этого горожане никак не ожидали, и римляне дошли до ворот почти без потерь. Несколько легионеров были ранены в схватке с городской стражей у ворот, когда открывали створки.

57

Легат Эруций Клар – Секст Эруций Клар, племянник Эруция Клара, который стал префектом претория при Адриане.

58

Тиберий Юлий Александр – внук префекта Египта Тиберия Юлия Александра, известного сенатора иудейско-египетского происхождения.

Ворвавшись в город, римляне стали убивать всех, кто оказался на улицах. Резня прекратилась лишь с наступлением темноты. Наутро Эруций Клар и Юлий Александр велели искать зачинщиков мятежа. На кого падало подозрение, тут же казнили.

Хвала Фортуне, парфянская армия подошла к Ктесифону уже когда восстание в Селевкии было подавлено.

Как только пришло известие о приближении Санатрука, Эруций Клар созвал военный совет. Командующего трепала лихорадка, он кутался в толстый плащ и так старательно клацал зубами, что Приску показалось, что Клар притворяется. Парень был слишком молод, и ему не улыбалось схватиться с парфянскими катафрактариями. А о том, что в армии есть не только конные стрелки, но и отряд тяжеленной бронированной конницы, посланные на разведку отряды уже донесли. Юлий Александр, весьма отличившийся при штурме Селевкии, также не очень понимал, что делать с парфянами в открытом поле. Но запираться в чужом многолюдном городе, чтобы держать оборону против парфян, было равносильно самоубийству. Можно было сдать Селевкию и оборонять Ктесифон. Но все на совете понимали, что такое решение не оценит Траян. Ни Марция Турбона, ни Траяна рядом не было. Как не было и жестокого мавретанина Лузия Квиета. Приск внезапно понял, что, возможно, командовать римской армией придется ему. На миг ему показалось, что весь этот совет ему снится, что сейчас откинется полог палатки, и войдет Траян. И…

– Главное – не дать лучникам стрелять непрерывно…

Клар уставился на трибуна непонимающим взглядом припухших покрасевших глаз.

– Они возят дополнительные запасы стрел на верблюдах. Колчаны они расстреляют за четверть часа. Если не дать им пополнить запас стрел, сделаются безоружными, – пояснил Приск. – Наша кавалерия перебьет их, как оленей на охоте.

– Трибун Приск, ты будешь командовать армией…

Ну надо же – когда-то римские консулы рвались возглавить сражение. А теперь… хотя… Приск был уверен, что, случись поражение, все свалят на него. Ну а победу Эруций Клар припишет себе. Как когда-то Марий присвоил достижения Суллы.

Ну уж нет – коли военный трибун сможет выиграть сражение, то и рассказать о своей победе он сумеет.

«А ты сомневаешься в своей победе? – усмехнулся он мысленно. – Чем я хуже этого изнеженного мальчишки? Или этого осторожника Александра. Который с Македонским героем схож только именем».

– Мне нужен отряд ауксиллариев, вернее, несколько отрядов, от их ловкости зависит, сумеем ли мы победить… – обратился он к префекту, что командовал тысячной когортой. – А примипилы пусть скажут, какие из их центурий уже сталкивались с катафрактариями.

На миг повисла липкая, неприятная пауза.

– Неужели никто?

– Мои люди, трибун… – подал голос один из центурионов. И хитро прищурился. – Мои парни знают, как заваливать этих кабанов.

– Отлично… – кивнул Приск. – И еще мне срочно нужен Малыш.

* * *

Парфянские лучники, как и предполагал Приск, атаковали первыми. Но от железного града римляне закрылись щитами (Приск построил их плотнее обычного: тогда как в обычном построении положено было по три фута на легионера, он же поставил их щитом к щиту, наружу торчало лишь жало пилума). К тому же ноги у стоявших в первой шеренге были в поножах, а правая рука – в специальной защите – как во время Дакийской кампании. Опыт, вынесенной из Северной кампании, пригодился здесь, в песках Востока. Между шеренгами – так же против обычных шести футов – Приск сократил интервал. На возвышенностях Приск поставил метателей дротиков – чтобы те смогли достать парфянских всадников, когда те очутятся близ римской пехоты. Пока третья и четвертая шеренги метали дротики, первая и вторая, взяв пилумы обратным хватом, сдерживали нападавших. Особенно боялись неприрученные кони (а таких было немало), шарахавшиеся от римлян, лишь только видели блеск нацеленного им в морды сверкающего железа.

В итоге после железного ливня один или двое были легко ранены и даже не ушли из строя. Дротиками удалось сбить с коней десятка два или чуть больше – огонь парфяне вели недолго. Расстреляв весь запас стрел, парфянские легкие всадники ринулись назад – к стоявшим в отдалении верблюдам. Но тут их ждало разочарование – на обоз успела налететь римская кавалерия, перебила обслугу и охрану верблюдов и увела тех к себе в лагерь. Лучники пытались атаковать – вооруженные лишь мечами, – однако тут против римской конницы у них не было никакого преимущества, и через четверть часа все они кинулись врассыпную. Многих догнали и убили, но часть рассеялась и тем самым спаслась.

После такой неудачной атаки (мягко еще сказано) настал черед катафрактариев сказать свое слово – часть из них пошла в лоб, часть решила окружить римскую пехоту. Глядя на эти железные машины, несущиеся на римские порядки, невольно сжималось сердце, а рука сама натягивала повод, дабы развернуть коня. Однако выставленные против катафрактариев ветераны устояли. Тут римляне применили следующий прием – плотное построение не давало катафрактариям прорваться. Пехотинцы, каждый упершись плечом в свой щит, – сопротивлялись напору всадника. Вооружил Приск первые две шеренги не пилумами, а копьями. Вторая шеренга подпирала первую – не позволяя отступить и на шаг. Скальный берег – вот что встретило накатившуюся парфянскую волну. Но если две первые были недвижны – то третья метала пилумы во всадников. Четвертая тоже – поверх голов. Иногда в катафрактария попадало сразу два или три пилума. Когда на катафрактариев сыпались пилумы, зачастую наконечники, если не пробивали броню, то застревали в ней, и тяжелые пилумы тянули всадника из седла. Одновременно стреляли машины, выстроенные сразу за пехотой. При этом восьмые и первые в контуберниях изготовились, как только ринутся на них катафрактарии, – отступить – и пропустить их в открывшиеся проходы. Таким образом, часть тяжелых парфянских всадников будто уперлась в скалу. Кони здесь падали – и их, и всадников били копьями. В то время как часть прорвалась – тут и в спину посыпался град пилумов. Но скакали они по замаскированным рвам – где на тонкие доски насыпан был песок, всадники проваливались в эти рвы и рушились на землю, где их добивали. С этим подкопом постарались фабры Малыша – они рыли траншеи всю ночь и сейчас, вымотанные, отсыпались в лагере. Ну что ж, теперь задача Приска сделать так, чтобы их сон не стал последним. Лишь немногим удалось прорваться – и тех встретили специально обученные отряды пехоты – пока одни накидывали ременные петли на опасные контусы всадников и хватали их коней за удила, другие попросту стаскивали закованных в броню бойцов на землю и не давали подняться.

Приск то и дело ловил себя на том, что хочет ринуться в битву и сам орудовать спатой и ссаживать бронированных чудищ на землю. Но он осаживал себя. И надрывал голос, отдавая команды. Это было самое трудное – не полезть самому сломя голову вперед. А следить за тем, чтобы нигде не прорвался строй. Чтобы машины посылали в парфян свои камни непрерывно, чтобы конница, вернувшись за построение пехоты из своего дерзкого рейда, не попала под удар прорвавшихся всадников. А потом вдруг железная волна спала, исчезла, и Приск отдал последний приказ в этой битве – догонять беглецов и пленить. Или убить.

Пленных оказалось немало. Еще больше – павших парфян. Лишь сам Санатрук с небольшим отрядом сумел бежать с поля битвы – остальные же либо полегли близ Ктесифона, либо попали в плен.

* * *

Вечером, в своей палатке, на время ставшей палаткой командующего, Приск собственноручно писал письма. Первое Траяну – об одержанной победе. Второе – Адриану. Опять же о победе. Жарче этой радости он никогда ничего не испытывал. Если существуют где-то Элизийские поля, то счастливцев-героев в тех садах и прохладных равнинах должно постоянно охватывать это ни с чем не сравнимое чувство – хмельная бушующая радость от того, что ты непросто победил – ты создал свою победу.