Смерть империи
Шрифт:
Я был потрясен, но только не отрицанием ответственности Горбачевым: этого следовало ожидать. Внимание мое было поглощено заявлением: Горбачев не знал, кто отдал приказ. Если это правда» то значит, советские силовые органы уже не полностью находятся под его властью.
Хотя у меня не было никаких инструкций, кроме телефонного звонка, извещавшего, что президент Буш выступит с решительным осуждением насилия в Вильнюсе (в Вашингтоне все еще было раннее утро воскресенья), я счел, что было бы безответственно оставить сообщение Ковалева без замечаний. А потому я заявил, очевидно, что американский президент и общественность США шокированы насилием в Вильнюсе и что президент скорее всего выступит вскоре с заявлением. Однако, говоря от своего имени, я бы
Ковалев заверил, что передаст мои слова президенту Горбачеву. Еще один посол спросил, верно ли он понял, что президент не знает, кто повинен в преступном насилии. Ковалев сверился со своими записями и повторил — слово в слово — сделанное им раньше сообщение.
Когда мы покидали здание, один из коллег спросил, верю ли я в отрицание причастности Горбачева. Не знаю, ответил я ему, чему верить: крайне трудно принять то, что он не знал о происходящем, но в то же время не могу понять, зачем ему понадобилось бы доводить до нашего сведения свое послание, если бы это не было правдой. Вряд ли он решился бы возбудить подозрение, будто больше не контролирует собственное правительство,
«Тогда что же хуже, — допытывался мой коллега, — вероятность, что Горбачев все это спланировал, или то, что он утратил контроль за вооруженными силами?»
«Уверенности нет, — сказал я ему. — Мне не по душе ни то, ни другое».
————
В тот день ни Горбачев, ни кто другой из советских руководителей с открытым заявлением по поводу трагедии не выступил. Впрочем, в ходе интервью Московскому радио глава пресс–службы министерства обороны во всем обвинил литовцев. Судя по его сообщению, Комитет национального спасения неоднократно просил литовские власти перестать делать подстрекательные заявления, используя подконтрольную им радиотелевизионную станцию. Когда эти просьбы не возымели действия, утверждал генерал Кашубин, было решено, что добровольцы из числа милиционеров возьмут станцию под свой контроль. Однако, когда те приблизились к зданию, литовские нерегулярные войска открыли по ним огонь и тогда милиционеры обратились за помощью к военному гарнизону Вильнюса.
То было одно из глупейших объяснений со времен, когда в 1983 году отрицалось, что советскими военно–воздушными силами сбит корейский авиалайнер. Все очевидцы в один голос утверждали, что нападавшие (а они были не из вильнюсского гарнизона, а из КГБ) первыми открыли огонь по толпе и по людям в студиях и аппаратных радиовещательного комплекса. Но вопрос, кто первым открыл огонь, был не самым важным, важнее был другой: кто пытался использовать хорошо вооруженные войска для захвата объекта, принадлежавшего литовскому правительству.
————
Пока Горбачев молчал, Ельцин действовал вовсю. Он тут же вылетел в Таллин, столицу Эстонии, и подписал заявление совместно с руководителями трех прибалтийских республик. В нем каждая республика «признавала государственный суверенитет других» и запрещала своим гражданам участвовать в «вооруженном действии, посягающем на суверенитет друг друга». Более того, они объявили, что будут развивать отношения «на основе международного права», то есть как независимые страны, а не как составляющие части Советского Союза. Дабы подчеркнуть последний момент, они объявили, что заявление будет направлено в ООН, другие международные организации, а также парламентам и правительствам всего мира.
Ельцин пошел еще дальше. Он издал прямое обращение к военнослужащим из РСФСР не подчиняться приказам нападать на гражданских лиц в прибалтийских государствах. Повторяя в более красноречивых выражениях сказанное мне днем раньше, он призывал россиян в вооруженных силах «помнить о вашем собственном доме, настоящем и будущем вашей собственной республики и вашем собственном народе. Насильственные меры против законных институтов и народа Прибалтики вызовут кризис в самой России и навредят русским, живущим в других республиках».
Ельцин уже бросал Горбачеву вызов в вопросах экономической политики и налогов; теперь же он оспаривал его право управлять вооруженными силами вопреки воле правительств союзных республик. Поскольку военное командование ненавидело Ельцина за его острую критику и за его программу урезания военных бюджетов, офицеры, разумеется, не откликнутся на его призыв, Но своими заявлениями от 12 и 13 января 1991 года он начал формировать мнение, что высшая преданность военнослужащих из России это преданность ему как лидеру России, а не Горбачеву, президенту Советского Союза.
Одновременно все больше граждан выходили на улицы с протестами. Толпы вокруг здания парламента в Вильнюсе росли, люди приходили и наращивали живой щит вокруг избранных ими лидеров. Они не обращали внимания на экипажи танков, окруживших этот район, которые, пользуясь мегафонами, приказывали им разойтись до 17:00 под страхом нападения. В большинстве других литовских городов шли митинги, также как в Латвии и Эстонии. В Риге было почти так же напряженно, как и в Вильнюсе, и демонстранты принялись возводить там баррикады вокруг здания парламента. Демонстрации в поддержку Литвы охватили также Москву, Ленинград, Кишинев, Львов и многие другие города по всей империи.
————
Горбачев не делал никаких публичных заявлений по поводу вильнюсской трагедии до своего выступления наследующий день, 14 января, в Верховном Совете СССР. К моему огорчению, в его словах, похоже, прозвучало оправдание нападавших. Министр внутренних дел Борис Пуго и министр обороны Дмитрий Язов также доложили Верховному Совету о последних событиях в Литве. Для них обоих единственная проблема состояла в том, что заупрямившееся литовское руководство склонилось к беззаконным действиям. Винить воинские части в том, как они ответили на провокации, нельзя, заявили оба министра.
Я с отвращением просмотрел их выступления по телевидению и сделал для себя такие записи:
«Объяснения, предложенные вчера Пуго, Язовым и даже Горбачевым, ни в коей мере не убеждают. Приказ атаковать вильнюсскую телебашню отдал, получается, местный командующий в ответ на просьбу о помощи со стороны так называемого Комитета национального спасения. Горбачев, по его словам, впервые услышал об этом, когда его разбудили в три часа утра. Допустим. Но: кто создал условия, при которых такое стало возможным? Кто выдал по сути дела карт–бланш местному военному командующему? И почему ничего не делается, дабы призвать его к ответу?
В конце концов, у Комитета национального спасения несовершенно никакого законного статуса. О том, из кого он состоит, не сообщалось, и Горбачев вчера проговорился, что он сам не знает, кто в него входит. Если все это правда, то откуда такое снисхождение к действиям военного командующего, который, «откликнувшись на просьбу» неведомого, незаконного органа, напал на гражданский объект? Да, и не просто снисхождение: судя по словам выступивших сегодня, действия являются понятными и оправданными.
Сравним это с тем, что случилось в Азербайджане, когда азербайджанский Национальный фронт овладел положением. Армия низвергла его на том основании, что осуществлен незаконный захват власти. Зато попытки этой теневой группировки перехватить власть у избранного правительства, похоже, получили оправдание у высших союзных властей! Единственный вопрос: кто кому отдает приказы…
Горбачев попросту не может избежать ответственности за нынешнюю ситуацию. Либо он ее спланировал, либо безответственно подготовил почву для нее, либо оказался втянут в нее не по своей воле. Какой бы из вариантов ни оказался самым точным, выводы для нашей политики едины: продолжать давать очень ясное представление о серьезных последствиях, которые затронут советские интересы, в случае дальнейшего развития там конфликта».