Смерть империи
Шрифт:
«Правда» проявила больше интереса к визиту Ельцина, когда в итальянской газете «Ла Репубблика» появилась пространная статья, выставившая Ельцина в карикатурном виде. Вашингтонский корреспондент газеты Витторио Зуккони изобразил Ельцина пьяным шутом, которого бросало от одной выходки к другой и который неизменно вызывал чувство неловкости у своих хозяев. Созданный им портрет не был похож на человека, которого я знал, хотя мне было известно и о том, что порой Ельцин способен на не принятые в обществе поступки, особенно когда он утомлен, болен или раздражен, Заметил я и некоторые неувязки, свидетельствовавшие о том, что Зуккони не во всем щепетильно точен.
Для советских
Статья Зуккони вполне могла появиться в «Правде» безо всякого содействия со стороны КГБ: скажем, просто передана в «Правду» отделением ТАСС в Риме. Последующие события, между тем, стали явно делом КГБ. Неделю спустя после поездки Ельцина в Соединенные Штаты депутаты Верховного Совета СССР стали получать по почте некое послание, являвшееся якобы копией конфиденциального письма Джеймса Гаррисона, американца, организовавшего поездку Ельцина, своему совету директоров. В нем менее цветистым стилем, чем у Зуккони, перечислялись многие, будто бы имевшие место случаи дурного поведения, которые упоминались в статье итальянского журналиста.
Некоторые советские политики в разговорах со мной упомянули, что в их почте загадочно появился русский перевод этого «письма». Один депутат с Урала прислал мне копию и спрашивал, является ли она аутентичной. Мне представлялось, что послание сработано профессионально, возможно, с помощью компьютера, в отточенном русском переводе, и направлено по почте из Швейцарии, из Цюриха, с ничего не говорящим обратным адресом.
Я ответил депутату, приславшему его мне, что не располагаю средством определить аутентичность того, что выдавалось за перевод частного письма, но он сам может задаться вопросом, кому по силам и кому выгодно добывать частную переписку, переводить ее, печатать профессиональным способом и отправлять по почте из–за границы.
Начиная с осени 1989 года произошла целая серия странных событий, связанных с Ельциным. Ему стали угрожать, то анонимные доброхоты, то якобы по поручению КГБ. На это он не обращал внимания, поскольку сомневался, чтобы даже у КГБ хватило дурости сделать из него в мученика: цель их состояла в том, чтобы подорвать доверие к нему и запугать его лично.
В 1992 году Ельцин, уже получивший доступ к документам КГБ, сказал мне, что находился под строгим наблюдением со времени исключения из Политбюро в 1987 году. Он все еще оставался членом Центрального Комитета партии и, таким образом, считался недоступным для подобного обращения, однако даже у него на кухне был и установлены подслушивающие устройства. Если все записи, полученные с их помощью, сложить стопкой, то, по утверждению Ельцина, та вырастет в вышину метров на шесть–девять. [57]
57
Беседа автора с Борисом Ельциным 19 сентября 1992 г.
Трудно поверить, что Горбачев не знал об этой деятельности КГБ.
Экономические невзгоды
Пока формировалась оппозиция Горбачевской партийной машине, новости из области экономики оставались однообразно безрадостными. Усиливалась нехватка всего, начало падать производство, росла преступность. Считалось, что перестройка приведет к лучшей жизни, но люди жили хуже и мало надеялись на то, что провозглашаемые перемены улучшат их жизнь.
На деле при всех разговорах о новой политике и новых подходах бюрократы сопротивлялись всякой значимой перемене именно тогда, когда недостатки стало невозможно скрывать. Получив более точную информацию о жизни за рубежом, люди перестали бояться говорить, и, чем больше язв вскрывала пресса, тем большее недовольство выражала общественность.
В Москве проблемы экономики обсуждались бесконечно, и, вслушиваясь только в официальные речи, можно было прийти к выводу, что в управлении промышленностью совершается революция. Однако поездка в провинцию и несколько бесед с директорами обнаружили, что меняется не так уж много.
В Сибири и на советском Дальнем Востоке я расспрашивал нескольких директоров о государственных заказах и о том, как они пользуются свободой выходить на рынок с частью своей продукции. В каждом случае на долю госзаказов приходилось 90 процентов продукции, если не больше.
Директор крупного рыболовного предприятия на Сахалине заявил, что, будь его воля, он перевел бы на госзаказ все производство. Его право продавать 10 процентов продукции на рынке не имело для него смысла, потому что не существовало открытого рынка на товары, которые ему было необходимо закупать. Получить горючее и запчасти для своего рыболовецкого флота он мог только заполучив госзаказы. А потому ему пришлось сократить производство на 10 процентов,
Директор шерстяной фабрики в Улан—Уде с гордостью говорила мне, что у ее предприятия 100–процентный госзаказ и она будет все делать чтобы так и оставалось, поскольку иначе, без госплановского распределения, ей не найти ни шерсти, ни горючего, ни запчастей.
Ясно, что смена названия; планового пуска продукции на госзаказ — ничего не изменила по сути. Директора промышленных предприятий, хоть и избавились до некоторой степени от мелочной опеки местных партийных чиновников, все же как были, так и оставались зависимыми от Госплана и своих министерств. Однако система» подвергавшаяся нападкам и нуждавшаяся в постоянном латании дыр, работала еще хуже, чем прежде.
С 1987 года Горбачев стал приравнивать перестройку к революции, и в области политической предложенные им перемены имели заряд революционности. А вот его намерения в экономике были путанными: он настойчиво призывал к радикальным реформам, но никак не наполнял свои призывы реальным содержанием.
Премьер–министр Рыжков, убежденный сторонник постепенности, нес основную ответственность за осуществление экономической реформы. Он признавал нужность перемен и особенно необходимость перехода производства от военного к гражданскому, но считал, что сделать это можно постепенно и директивами сверху, дабы не задушить старую систему прежде, чем будет создана новая, и не понимал, что не будет никакой новой системы, пока старая остается в неприкосновенности и мешает ей.
На протяжении всего 1989 года отношения между Горбачевым и Рыжковым были натянутыми, но оба старались скрывать свои разногласия от глаз общественности. Рыжков, хотя и не разделял идеологического неистовства Лигачева, тем не менее все чаще блокировался с ним по экономическим вопросам, в то время как Горбачев настаивал на более скорых переменах, Никто из них, впрочем, не предложил программу, способную развернуть экономику, на что настойчиво указывали реформаторы из Межрегиональной депутатской группы.