Смерть империи
Шрифт:
В августе три прибалтийские коммунистические партии провели чрезвычайную встречу, чтобы обсудить угрожающий залп Центрального Комитета, Официально они стремились сохранить миролюбие, не отказываясь от принципиальных позиций, но «идеологические секретари» в Эстонии и Литве (традиционно самые консервативные посты в руководстве) публично осудили московское заявление. Национальные фронты позволили себе еще большую резкость: латвийский, например, назвал заявление «неподобающим и самовластным» и сравнил его с отношением Москвы пятидесятилетней давности, когда были аннексированы прибалтийские государства.
Литовцы
Воспользовавшись ослаблением контроля за выездом, люди из Прибалтики развивали контакты с иностранцами, в том числе и с прибалтийскими общинами в Скандинавии и Западной Европе, а поездки эстонцев к их этническим родичам в Финляндии стали обыденным делом. Стали приезжать многие американцы прибалтийского происхождения, а некоторые оставались, чтобы помочь советом и делом.
В октябре ко мне с просьбой об официальной встрече от имени эстонского Национального фронта обратилась группа эстонских депутатов Верховного Совета СССР. Двоих из трех членов группы я уже знал. Игорь Грязин, тридцатисемилетний профессор права с высоким лбом, небольшими усиками и не сходящей с губ улыбкой, сделался частым гостем на приемах в Спасо—Хауз. Он был избран от сельского района возле Пярну, хотя жил в университетском городе Тарту. Сын русского–отца и матери–эстонки, он говорил по–русски с эстонским акцентом. Имя Марью Лауристин, профессора филологии Тартусского университета, коротко стриженной блондинки с серьезной манерой держать себя, было известно в Эстонии: ее отец был коммунистом в независимой Эстонии и председательствовал на парламентском заседании, которое «обратилось с просьбой» о вступлении в Советский Союз. Но именно она оказалась одним из депутатов, задавших острые вопросы Горбачеву на Съезде народных депутатов. Грязи на и Лауристин сопровождал Хардо Аасмяэ, географ с торговыми связями в Таллинне, которого позже избрали мэром эстонской столицы.
В отличие от побывавших у меня в июле литовцев эти трое не раскрывали великой стратегии борьбы за независимость, а подчеркнули свою решимость добиваться независимости Эстонии всеми законными и ненасильственными средствами. Они считали Эстонию оккупированной страной, лишенной своих прав, но они также понимали, что простая констатация этого факта автоматически не принесет независимости. Им придется вести переговоры и проявлять гибкость. Превыше всего им следует избегать любого обращения к насилию. Как и литовские посетители летом, эстонцы хорошо понимали, что насилие положит конец их усилиям освободиться и принесет еще одну трагедию их народу.
От меня они хотели разъяснения политики США. Им было известно о нашей политике непризнания, но хотелось выяснить, что конкретно она подразумевает. В особенности их интересовало, не подорвет ли их вовлеченность в переговоры с советскими властями и участие в некоторых советских политических структурах их утверждения, что их включение в Советский Союз было незаконным, Возможно, мои литовские гости сообщили им о содержании нашей беседы, хотя сами эстонцы об этом не упомянули, желая услышать ответы от меня лично.
Я разъяснил им, как и литовцам в июле, нашу политику, подчеркнув, что нет никакой возможности изменения нашей позиции непризнания, только потому, что прибалтов вынуждают участвовать в советских структурах, пока они пытаются освободить самих себя. До тех пор, пока в ходе свободных и честных выборов они не проголосуют за то, чтобы быть частью Советского Союза, их вовлеченность в эту «систему» не может служить доказательством законности советского захвата. В то же время я объяснил, что декларации независимости будет недостаточно для признания Эстонии независимой страной: независимость должна стать реальностью, прежде чем окажется возможным формальное признание.
————
Закрытые общества полагаются на слухи. Когда обычные источники информации ненадежны, люди обращаются к друзьям, родственникам, коллегам и даже к случайным знакомым. В слово из уст, особенно кое–кого, кто знает кое–кого, чья золовка служит в правительственном учреждении, поверят скорее, чем утверждениям политиков и средств массовой информации.
К этому настолько была приучена общественность в Советском Союзе (что отнюдь не означает, что другим обществам неведомо обыкновение ставить под сомнение правдивость политиков), что растущей открытости советской прессы было недостаточно, чтобы отделаться от предубеждения, будто факты по–прежнему скрываются — или неверно преподносятся — властями, упорно вводящими общественность в заблуждение.
К осени 1989 года Восточная Европа ударилась в суматошный побег из советских объятий. Летом Коммунистическая партия проиграла выборы в Польше, венгерская партия переживала глубокий раскол и находилась на грани краха, в Чехословакии Бархатная революция охватывала всю страну, в Восточной Германии в отставку отправлен Эрих Хонеккер, а в Болгарии сместили Тодора Живкова. Чаушеску держался в Румынии (он был убит позже в этом году).
И вот посреди всех этих калейдоскопических событий официальные представители в Москве и в Вашингтоне объявили, что Буш и Горбачев планируют встретиться на Мальте в начале декабря.
Горбачев с воодушевлением откликнулся на предложение Буша о встрече, Если в прошлом ему случалось откладывать саммиты до тех пор, пока не появлялась уверенность в их исходе, то весь этот год он с нетерпением ждал официальной встречи с президентом Бушем, с тем чтобы убедиться, что политика США и дальше будет продвигаться по колее, проторенной Рейганом. Более того, Горбачев стал предпочитать разъезды по зарубежным странам и ведение дел с зарубежными лидерами устройству все более запутывающихся дел домашних, Поездку ка Мальту легко было совместить с обещанным визитом в Италию и давно намечавшейся встречей с папой Иоанном—Павлом II.
Для встречи на высшем уровне на Мальте имелось много веских причин с точки зрения обеих держав, но объявление о ней породило волну слухов в Прибалтике — и повсюду в Советском Союзе, — что Буш заключил или заключит сделку с Горбачевым; свобода Восточной Европе в обмен на негласное предоставление Горбачеву свободы рук в любых его действиях по отношению к националистам. Появившиеся ранее сообщения о рекомендации Генри Киссинджера вступить в переговоры с советскими руководителями о будущем Восточной Европы усиливали эти подозрения.