Смерть как искусство. Том 1. Маски
Шрифт:
Зарубин сделал паузу, чтобы отпить из чашки глоток остывшего чаю.
– И что? – в нетерпении спросила Настя.
– И ничего. Пришлось Антохе еще раз хоронить.
– О господи!..
– Остался он с двумя маленькими детками. Вот такая у него история.
Настя помолчала, собираясь с мыслями. Много смертей она повидала на своем служебном веку, но чтобы у одного человека судьба так сложилась… Нет, с таким она не сталкивалась.
– А та женщина на фотографии? – спросила она. – Антон сказал, что это няня его детей. Но что-то она больно хорошо выглядит для няни, работающей в семье простого русского опера.
– Нянька
– Как?! – не поверила Настя.
– А вот так. Хорошая оказалась баба, добрая, жалостливая, а главное – совестливая, ей очень стыдно было за то, что ее муженек натворил, она сама к Антохе пришла и предложила помощь. Финансовую, конечно.
– А он что?
– Он денег не взял и сказал, что если бы она могла помочь с детьми, он был бы признателен. Ведь с кем детей-то оставлять? При его работе он сам не справится, даже если старшая в школу ходит, а младший – в садик, их ведь надо туда водить и оттуда забирать, и вечерами и по выходным с ними сидеть, а как он может это организовать при нашей-то сумасшедшей жизни, когда не знаешь, где ты через полчаса окажешься и сможешь ли вообще сегодня домой прийти? Вот она и стала у его детей нянькой, бесплатно. Это уже два года тянется, и ничего, сосуществуют душа в душу.
Настя представила себе красавицу с фотографии и хмыкнула.
– Душа в душу, говоришь?
– Да перестань, Пална, – поморщился Зарубин, – вечно тебе черт-те что мерещится. Ничего у них нет.
– А ты откуда знаешь? Свечку держал?
– Ну, я все-таки не первый день на свете живу, – улыбнулся Сергей. – Я же слышу, как Антон с ней по телефону разговаривает, меня не проведешь. Нет там ничего, зуб даю. Я удовлетворил твое женское любопытство?
– Вполне, – кивнула Настя.
– А сыщицкое рвение?
– А вот сыщицкое рвение – не вполне. Я еще вчера тебя просила собрать информацию на Артема Лесогорова, журналиста.
– Ну, мать, это ты совсем обнаглела! – искренне возмутился Сергей. – Меня что, десять? Или, может, двадцать? Я один, если ты заметила. И людей у меня на этом деле – раз-два и обчелся. А дел в производстве знаешь сколько?
– Ты меня не лечи, – весело попросила Настя, – у меня память пока еще не отшибло, я помню, как сама работала. Но ты же меня спросил, удовлетворена ли я, и я тебе честно ответила. Сереженька, любовь моя, просвети мне этого Лесогорова, а то я дальше двигаться не могу.
– Что, в театре уже всех-всех опросила? – недоверчиво прищурился Сергей. – Все двести человек?
– Нет, конечно, но чует мое сердце, что гнаться за количеством опрошенных нет смысла. Лесогоров определенно что-то знает, но я должна быть готова к разговору с ним, должна быть во всеоружии, чтобы расколоть его с первого раза.
– То есть ты уверена…
– Ни в чем я не уверена, – с досадой перебила его Настя. – Я просто чувствую, что он что-то знает и скрывает. Он врет практически на каждом шагу. А почему? Зачем врет? С какой целью? Другой вопрос, что это может быть никак не связано с покушением на Богомолова. Но может быть и связано. Короче, Сержик, дружочек, в интересах раскрытия преступления, которое висит, между прочим, на тебе, ты уж постарайся насчет Лесогорова, ладно? Ну хотя бы не затягивай. Пожалуйста.
– Не
– А как же. Прямо с утра сегодня и доложила.
– А он что? – Зарубин с надеждой посмотрел на нее.
– Сказал, что тебе поручит. Не поручил еще?
– Не успел, – процедил он сквозь зубы. – Видимо, не считает это направление важным и перспективным. И тут я с ним полностью солидарен.
Настя поднялась и начала укладывать в сумку сигареты, зажигалку, блокнот и мобильный телефон.
– Я помчалась, Сержик, у меня свидание с актрисой Арбениной. А что касается Лесогорова, напоминаю тебе, любимый, что дело о покушении на Богомолова – не мое, а твое. Мне за него всего лишь деньги платят, причем независимо от результата, а вот тебе голову снесут, ежели что не так.
– К сожалению, ты права, – тяжело вздохнул Зарубин ей вслед.
О встрече с Евгенией Федоровной Арбениной Настя договорилась еще накануне. Жила Арбенина на Тверской, и Настя предусмотрительно припарковала машину у комплекса «Известий», рядом с памятником Пушкину, и прогулялась до здания ГУВД на Петровке пешком. Зато теперь ей было удобно выезжать на Тверскую. Дорога заняла совсем мало времени, и Настя не успела сосредоточиться и подготовиться к разговору с актрисой, она пыталась вспомнить дословно все, что говорил ей минувшим вечером Иван Звягин, а вместо этого мысли крутились вокруг того, что рассказал Зарубин об Антоне Сташисе. Теперь понятно, почему он так спокойно терпит ее, Настино, первенство, почему его не бесит и не раздражает, что какая-то неизвестная тетка взяла на себя главную роль в их тандеме и словно бы оттирает молодого оперативника на задворки. Потому и терпит, что ему и терпеть-то не приходится. Он понимает, что это не важно. Это не принципиально. Он слишком рано узнал смерть, и было этой смерти так много в его недолгой жизни, что присущие обычно молодым людям ценности просто отошли на второй, а то и на пятый план. Антон Сташис очень хорошо понимает, что главное в этой жизни, а что – так, фантики, мишура. Удивительно, как при таком обилии трагических событий ему удалось не сломаться и сохранить психическое здоровье. Вот его матери это, по-видимому, не удалось…
Настя тряхнула головой и поняла, что ее машина стоит во дворе дома Арбениной. Ну, и сколько времени она так стоит? Совсем беда с головой… Она бросила взгляд на часы и с облегчением перевела дух: к назначенному времени она не опоздала, в самый раз.
Евгения Федоровна встретила Настю в солнечно-желтом домашнем брючном костюме из плотного шелка, губы накрашены, глаза подведены, волосы уложены в прическу. Квартира состояла, насколько Насте удалось понять, всего из двух комнат, но из каждой можно было понаделать по однокомнатной квартирке. Странная планировка… Или, может быть, это результат перепланировки и раньше здесь было комнат пять? Но спрашивать неловко.
– Хотите коньячку? – весело предложила Евгения Федоровна. – Или вам на службе не положено?
– Не положено, – улыбнулась Настя. – Но вообще-то я не пью.
– Что, совсем-совсем не пьете?
– Совсем-совсем.
– А почему, позвольте спросить? Принципы? Или здоровье не позволяет?
– Не принципы и не здоровье. Просто мне невкусно, – призналась Настя. – Раньше я хотя бы мартини пила с удовольствием, а теперь и от него отказалась, голова начала болеть даже от трех глотков.