Смерть как искусство. Том 1. Маски
Шрифт:
– Ну, это ты зарываешься, Настя Пална, – укоризненно покачал головой Зарубин. – У нас тут не конвейер, у нас работа тонкая. И что самое главное – ее много. А людей мало. Так что придется подождать.
– Да что ты передо мной-то оправдываешься! – Настя примирительно погладила Сергея по руке. – Я тебе не начальник. И вообще, дело Богомолова – это твое дело, а не мое. По мне, так хоть три года с ним ковыряйся. Ты, по-моему, так и не научился руководить людьми и организовывать их на работу.
– Можно подумать, ты научилась, – огрызнулся Зарубин.
– Я – нет, не научилась, – призналась она. – Поэтому и пришлось уйти в отставку, иначе я бы совсем другую карьеру сделала. Но я – женщина, мне простительно. А ты – мужик, тебе надо учиться, а то попрут тебя
– Об Антоне? – удивился Сергей. – А что тебя интересует? Его личная жизнь? Сексуальные пристрастия? Или кулинарные вкусы? Парень как парень. Я его мало знаю, он недавно совсем пришел.
– Ну, ты мне-то не рассказывай, – рассмеялась Настя. – Никогда не поверю, чтобы ты сведения о новом сотруднике не собрал по его прежнему месту работы. Ведь собрал?
– Ну, – неохотно кивнул Зарубин.
– Вот и поделись со старшим товарищем. Давай-давай, не жмись, мне же с Антоном работать, должна я понимать, с кем дело имею. А то я в нем никак не разберусь, крученый он какой-то.
– Это есть, – согласился оперативник.
Как поведал Сергей, по его сведениям, на территории, где Антон работал до прихода на Петровку, ребята его уважали, потому что он умел правильно строить отношения с людьми. Как профессионал Антон Сташис ничем особенно не выделялся, никаких феерических талантов и успехов не демонстрировал, но его любили, с одной стороны, за отсутствие панибратства, а с другой – за уважение к людям без оглядки на должности и звания. Начальству на это, конечно, было наплевать, а вот те, кто по должности и званию стоял ниже Сташиса, очень это его качество ценили. При раскрытии преступлений Антон часто обращался к тем сотрудникам, которые больше всего контактируют с населением, то есть к участковым и патрульно-постовой службе, давал им задания и всегда внимательно выслушивал их сообщения, а потом, когда подбивали бабки и заполняли карточки на раскрытие, всегда обязательно указывал, что преступление раскрыто с помощью этих сотрудников. Ни разу Антон Сташис не был замечен в попытках присвоить себе чужие лавры, более того, иногда и свои отдавал и при любой возможности, порой даже с натяжкой, отмечал значительную роль тех или иных сотрудников в раскрытии преступления. А участковым и ребятам из ППС импонировало то, что Антон, давая им задания и получая потом от них информацию, всегда подчеркивал, что делает это не для галочки и отчетности, дескать, привлекал «другие службы», а потому, что ему совершенно необходимы их глаза и уши, их знание территории и людей, их коммуникабельность и наблюдательность, внимание и терпение. Он давал им ощущение реальной причастности к раскрытию преступлений, а это ох как немаловажно! И еще Антон Сташис активно использовал в своей работе ветеранов розыска, их опыт, их источники информации, их готовность помочь. Его считали чудаковатым, потому что, во-первых, на столе у него нет-нет да и появлялась какая-нибудь специальная литература, обзоры судебной практики, учебники, а иногда и вовсе совершенно посторонние книги, а во-вторых, у него были принципы.
– Принципы? – Настя ушам своим не верила. – Неужели в сегодняшней милиции у кого-то еще есть принципы? Не верю!
– И тем не менее. Но для ребят Антон при всех своих особенностях все равно был своим, потому что – что, Настя Пална?
– Потому что пил вместе со всеми. Угадала?
– Совершенно верно. Пил вместе со всеми и не уклонялся. Но! – Сергей назидательно поднял указательный палец. – У нашего мальчика жесткие правила, они же принципы, которые он за все годы службы на территории ни разу не нарушил, и в этом сказывается его принципиальность.
– И какие же это принципы?
– Никогда не пить в форме, – Сергей загнул большой палец на правой руке, – никогда не пить, не положив предварительно оружие в сейф, – за большим пальцем последовал указательный, – никогда не пить, если предстоит сесть за руль, пить только вне рабочего времени, никогда
Теперь перед Настиным носом красовался некрупный, но жилистый, крепко сжатый кулак Зарубина.
– Откровенно пьяным его никто никогда не видел, Антон свою норму знает четко и не превышает, хоть ты ему кол на голове теши. Кстати, ребята над ним посмеивались за то, что он костюмы носит. И речь у него больно правильная. Обратила внимание?
– Еще бы! – откликнулась Настя. – Я тоже страшно удивилась. Как-то это нетипично для современного опера. Никаких тебе «терпил» и «следаков», все сплошь потерпевшие и следователи.
– Еще как нетипично, – тут же подхватил Сергей. – Но ты не думай, Пална, у него в кабинете в шкафу вполне приличный оперативный гардеробчик висит, я сам видел, так что при необходимости он в кого хошь переоденется в пять секунд. А так, чтоб с людьми пообщаться, это ему в костюмчике ловчее. Уж не знаю почему, ну да не мое это дело. Может, он и за речью следит, слова выбирает, чтобы людей нашим жаргоном не отпугивать. Он вообще особенный, наш Антоха, к нему общие мерки не применимы.
– Почему? – удивилась Настя. – Ты же мне только что сказал, что Антон – парень как парень. Темнишь?
– Да ну тебя, Пална, – расстроился Сергей, – вот знал же, что не надо с тобой в беседы втягиваться, ты как клещ впиявливаешься и все наизнанку выворачиваешь. Тебе только слово неосторожное брось – ты всю руку по локоть оттяпаешь.
– А ты не бросай неосторожных слов, когда имеешь дело с женщиной, – улыбнулась Настя. – Ну, выкладывай, что ты там пытаешься от меня скрыть?
– Не то чтобы скрыть… – замялся Зарубин. – Это даже не тайна, это все в секретной части личного дела есть, да и Антон об этом сам рассказывает, если его спросить. Просто он не любит об этом говорить, но если задать вопрос – он уклоняться и врать не станет. Короче, слушай. На нашего Антоху потери начали сваливаться с детства. Ты не смотри, что ему всего двадцать восемь, он горестей навидался, как будто сто лет прожил. У него были мама с папой и старшие брат с сестрой. Сначала умер отец, причем внезапно, дома, от сердечного приступа, практически на глазах у Антона. Парень с ним один в квартире был в тот момент.
– Ничего себе… – покачала головой Настя. – Сколько же ему было тогда лет?
– Лет четырнадцать-пятнадцать. Мать, конечно, страшно переживала, они с отцом любили друг друга всю жизнь, а тут так внезапно все случилось, в общем, она долго от шока отходила. Только-только мать начала более или менее в себя приходить, как погибает сестра Антона.
– Господи! Что с ней случилось? – ахнула Настя.
– Мыла окна, стояла на подоконнике, мыльная вода пролилась, нога соскользнула, а квартира на одиннадцатом этаже. В общем, сама понимаешь. Сестру похоронили, а через неделю приходит сообщение, что старший брат погиб на Кавказе, он в спецназе служил, они каких-то боевиков окружили, ну, и вот…
– Бедный мальчик, – пробормотала Настя. – Досталось ему!
– Погоди, Пална, это еще не все. Мать после двух похорон подряд так и не оправилась и, когда Антону только-только восемнадцать исполнилось, повесилась. Антон ее и нашел дома в петле. Он тогда на втором курсе Университета МВД учился.
Настя в ужасе закрыла глаза. В услышанное трудно был поверить.
– Ты не зажмуривайся, Настя Пална, это тоже еще не все, – строго проговорил Зарубин.
– Как – не все? Что же может быть страшнее, чем то, что ты рассказал?
– А вот послушай. Антоха рано женился, видно, совсем тяжко ему одному было, привык ведь, что семья большая, а тут один как перст остался. В общем, женился на хорошей девчонке, молоденькой, было ему девятнадцать лет, она чуть постарше, не то двадцать один, не то двадцать два года, где-то так. Через год первый ребенок родился, потом второй, жизнь вроде бы начала налаживаться, снова у него семья, снова он не один. И тут, понимаешь ли, пьяный мудак с большими деньгами и маленькими мозгами решил повеселиться и устроил на улице пальбу из пистолета. А жена Антохина в это время по этой самой улице шла.