Смерть как сон
Шрифт:
– А Гейнс?
– Гейнс и его подружка продрали глаза в десять часов и сразу присосались к бутылке, а потом, по своему обыкновению, начали ругаться. Поорав друг на друга вволю, покувыркались в койке и отключились. Оба.
– До сих пор спят?
– До сих пор.
– Кто-нибудь из них кому-нибудь звонил?
– Никто и никому.
– Предлагаю натравить на них полицию и допрашивать до тех пор, пока не расколются! – буркнул инспектор Боулс.
– Увы, но сегодня у нас ничуть не больше шансов расколоть их, чем вчера, – возразил Бакстер. – Я уже сказал, что наша первостепенная задача – отыскать труп и установить
Боулс шумно выдохнул, скрестил руки и обвел всех мрачным взглядом.
– Мне нужны версии, догадки, предположения – все, что угодно. Выкладывайте. Итак, что у нас есть?
Джон и Ленц хранили гробовое молчание, поэтому Бакстеру пришлось вмешаться:
– Артур, давай ты первый.
Ленц словно очнулся.
– Одна из реплик, брошенных похитителем, наталкивает нас на предположение, что женщин сначала насиловали, а потом передавали некоему художнику, который писал с них картины. В то же время наши эксперты-искусствоведы в один голос утверждают, что «Спящие женщины» не могут принадлежать кисти ни Уитона, ни Смита, ни Гейнса. При этом реплику похитителя можно понимать двояко. С одной стороны, он намекал на некоего сообщника, с другой – его фразу можно понять и так, что он говорил о себе самом, но в другом амплуа. То есть в качестве похитителя он охотился на жертв, а в качестве художника – «кое-кого» – писал с них картины.
– Мне кажется, художник, тем более такой одаренный, не может называть свои творения красивыми картинками, – возразила я.
– Бьюсь об заклад, что похититель был как-то связан с Марселем де Беком, – вдруг сказал Джон. – Старик по уши замешан в этом деле. Я чувствую!
После этого в кабинете воцарилось молчание. Потом Бакстер раздраженно махнул рукой.
– И это все, что у нас есть? Поверить не могу!
– А как насчет идеи Джордан о раздвоении личности? – спросил Джон. – Мы так и не узнали ничего определенного о детстве Уитона и Фрэнка, но вопрос остается открытым. Все-таки давайте попробуем предположить, что есть некий художник, который страдает подобным расстройством психики и способен писать картины в абсолютно разных манерах. Так, что его не уличит ни один эксперт. Такое возможно?
Ленц откинулся на спинку дивана и скрестил руки на груди.
– Раздвоение личности – уникальная патология. Она может принимать как мягкие, так и ярко выраженные формы. Науке известны случаи, когда больной, находясь в одном образе, нуждался в сердечных каплях, чтобы выжить, а в другом – не испытывал никакой потребности в лечении. Находясь в одном образе, ходил с контактными линзами или в очках, а в другом имел стопроцентное зрение. Как это ни удивительно, но такое бывает.
– Продолжай, – буркнул Боулс.
– Вправе ли мы предполагать, – тоном лектора произнес Ленц, – что в одном теле могут сосуществовать два абсолютно непохожих по своей художественной манере творца? Теоретически это возможно. Но мы имеем дело не с чистым, я бы сказал – лабораторным, экспериментом, когда художник, страдающий раздвоением личности, пишет сначала одну картину, а потом совершенно другую. У нас серийные преступления, огромное количество жертв и полное отсутствие улик… Не могу себе представить, чтобы на все это был способен один человек, пусть даже и страдающий таким расстройством психики. В конце концов,
– Подожди! – вмешался Джон. – Джордан предположила, что такие «пациенты» не всегда осознают, что творят, находясь в ином образе. Это так?
– Совершенно верно. Как правило, одна из личностей доминирует над другой. И вот эта доминирующая личность в курсе всего, а подавленная может даже не подозревать о ее существовании.
– Боже правый… – пробормотал потрясенный Бакстер.
– Откуда широкая общественность узнала, что в природе случаются подобные вещи? – продолжал Ленц. – Правильно, из литературного произведения под названием «Странная история доктора Джекилла и мистера Хайда». Все мы читали эту историю и с тех пор пребываем в полной уверенности, что синдром раздвоения личности – это когда изощренный злодей прячется под внешне пристойной маской. Но на самом деле означенный синдром проявляет себя несколько иначе. У такого пациента нет «доброго» или «злого» лица. То, что принято называть «добрым», – это подорванная психика ребенка, столкнувшегося с сексуальным насилием, а «злое» – доминирующая личность, сумевшая пережить шок и – пусть обезображенная им – все же способная двинуться в своем развитии дальше. Вот и все.
Джон осторожно погладил ноющую ногу.
– Нам доводилось допрашивать немало маньяков, переживших в детстве сексуальное насилие. Много ли среди них было лиц, страдавших синдромом раздвоения личности?
– И много? – спросил Ленц.
– Ни одного.
Ленц улыбнулся, словно гроссмейстер, завлекший своего оппонента в ловушку, которой тот не видел до последнего момента.
– То-то и оно. Мы можем серьезно отнестись к идее, поданной мисс Гласс. Но для начала давайте уволим всех наших экспертов-искусствоведов и наймем новых.
– А почему бы и нет! – раздражился Джон. – Нам ни холодно, ни жарко от их заключений! Мы топчемся на месте! А тем временем и подозреваемые, и де Бек потешаются над нами, потому что каждый из них сказал нам гораздо меньше, чем знал, а мы и рады!
– Вингейт тоже много чего знал, – наконец подала голос и я. – Я это сразу почувствовала.
Бакстер вдруг вперил мне в переносицу тяжелый взгляд.
– Джордан… Может, вы все-таки соизволите раскрыть нам тайну Фрэнка Смита и Роджера Уитона?
Я тут же вспомнила умоляющее лицо Фрэнка…
– Н-нет, не могу. Вам придется поверить мне на слово – эта тайна не имеет к делу никакого отношения.
– Хотя бы намекните, – попросил доктор Ленц. – Это может быть важно.
– Это самая рядовая – я бы даже сказала, банальная – тайна. В ней нет ничего интересного.
Телефон на столе Боулса уберег меня от дальнейших расспросов цепкого доктора. Боулс снял трубку и сразу передал ее Бакстеру.
– Это твои ребята из Квонтико.
– Бакстер слушает.
Его лицо оставалось непроницаемым, как у профессионального игрока в покер. Невозможно было догадаться, хорошие новости он сейчас получил или плохие.
– Понял, – наконец бросил он в трубку и передал ее обратно Боулсу.
– Ну? – спросил Джон.
Бакстер оперся руками о стол инспектора.
– Телефончик ворованный и перепрограммированный. Отследить по нему личность утопленника не представляется возможным. Но чип удалось спасти, а он дал нам адресную книгу. И в ней значится прямой номер Марселя де Бека.