Смерть консулу! Люцифер
Шрифт:
— Да, но богатство в этом случае — мягкая подстилка.
— Шевалье Цамбелли завидует бюргеру, потому что у него собственный дом...
— Это не зависть, графиня. Я сделался таким, как теперь, вследствие разных обстоятельств рождения и воспитания, и для меня немыслимо скромное идиллическое существование. Мой удел — нищета, неудовлетворённое честолюбие, вечное беспокойство; но если бы я родился Эгбертом Геймвальдом, то был бы мирным собственником и наслаждался бы безмятежной жизнью.
— Неужели все эти размышления навеяны коротким визитом?
— Нет, не совсем. Я не застал дома господина Геймвальда и уже собирался уходить, когда он вернулся из своей загородной поездки со своим другом господином Шпрингом. которого он знакомил с окрестностями Вены. Вот причина, почему он до сих пор не был у графа.
— Я сообщу это дяде. Значит, в его отсутствие...
— Я имел полную возможность видеть его домашнюю обстановку и сделать некоторые наблюдения, которые, быть может, помимо моей воли приняли сентиментальный оттенок. Не знаю, подействовала ли на меня противоположность этой жизни моей, или же тут виновата моя прекрасная покровительница...
— Разве у господина Геймвальда живёт какая-нибудь родственница?
— Я не знаю, родня ли он Армгартам... Кстати, если не ошибаюсь, маркиза упоминала о них в разговоре.
— Вы видели фрейлейн Армгарт? — спросила Антуанета, оттолкнув с нетерпением вышитую скамейку, лежавшую у её ног.
Это движение не ускользнуло от внимания Цамбелли.
— Да, я видел её, — сказал он. — Это красивая, стройная девушка среднего роста, с белокурыми волосами, большими серыми глазами и строгим выражением лица.
— Однако вы внимательно разглядели её, — сказала Антуанета с усмешкой. — Вероятно, ум её соответствует красоте...
— С моей стороны было бы слишком смело, если бы я вздумал судить об её уме или образовании при таком поверхностном знакомстве. Мы обменялись несколькими словами, притом разговор шёл о самых обыкновенных вещах.
Тут Цамбелли рассказал подробно, как он вошёл в дом Эгберта и встретил Магдалену.
— Ответы фрейлейн Армгарт, — продолжал он, — показались мне очень милыми и остроумными, так как при том настроении, в котором я находился, она представлялась мне сказочной пастушкой и я сам воображал себя странствующим рыцарем.
Но молодая графиня не слушала его.
— Я желала бы видеть её, — сказала она задумчиво.
— К чему? В ней нет ничего необыкновенного, чтобы заслуживало внимания графини Антуанеты. Она ничем не отличается от тысячи подобных ей девушек этого сословия.
— Однако шевалье Цамбелли, который достаточно странствовал по свету и с таким презрением отзывается о людях, говорит об этой девушке с особенным воодушевлением.
«Уж не ревность ли говорит в ней? — подумал Цамбелли. — Ей досадно, что граф Вольфсегг...»
— Я должен объяснить вам, графиня, — продолжал он, — что не одно появление этой девушки настроило меня таким идиллическим образом. В этом доме положительно чувствуешь какую-то особенную прелесть, которая очаровывает вас. Разве недостаточно доказывают это частые посещения вашего дяди, который гораздо опытнее меня и трезвее смотрит на вещи.
— Моего дяди! — повторила молодая графиня, делая над собой усилие, чтобы казаться спокойной. — Да, он действительно бывает иногда у господина Геймвальда, а следовательно и у Армгартов. Старик Армгарт был некоторое время секретарём моего дяди. Но по какому поводу у вас зашёл об этом разговор?
В сердце влюблённого итальянца шевельнулось сострадание. «Зачем ты пугаешь и мучишь это прелестное существо? — подумал он. Но вслед за тем себялюбие взяло верх над добрым чувством. — Я должен узнать, что тут делается, — сказал он себе, — чтобы извлечь как можно больше пользы из той трагедии, которая разыгрывается за этими блистательными кулисами».
— Да, мы говорили о графе, хотя не по моей инициативе. Господин Армгарт с благодарностью вспоминал о благодеяниях графа. Дядя, желая вознаградить его за верную службу, выхлопотал ему довольно выгодную должность.
Наступило молчание. Она вопросительно глядела на него, как будто хотела узнать: не скрыл ли он чего-нибудь от неё и не должна ли она прекратить неприятный для неё разговор. Но трудно было прочесть что-либо на этом красивом смуглом лице, которое казалось серьёзнее и мрачнее обыкновенного.
— Ваше описание до такой степени заинтересовало меня, — сказала Антуанета, — что я готова сделать глупость, и вы будете виноваты в этом.
— Из-за вас, графиня, я готов взять на себя какую угодно вину.
— Фрейлейн Армгарт...
— Вы меня смущаете, графиня, что мне за дело до этой девушки? В вашем присутствии...
— В моём присутствии! — прервала она с неудовольствием. — Уж не сравниваете ли вы меня с этой аркадской пастушкой?
Итальянец поднялся с места.
— Кажется, я одинаково возбуждаю ваше неудовольствие как своим молчанием, так и разговором. Простите меня, но я не желал бы в будущем испытывать таких тяжёлых минут, как теперь.
— Я не имею ни малейшего желания ссориться с вами. Мне досадно на себя. Я не понимаю, что привело нас к этому недоразумению?
— Смутное предчувствие событий, которые должны совершиться в будущем. У каждого человека бывают моменты, когда душа его освобождается от плоти и чувствует свою связь с бесконечным невидимым миром. Ваше возбуждённое состояние...
— Вы пугаете меня, шевалье, своим торжественным тоном. Но если действительно бывают предчувствия, то мне кажется, что я должна ожидать несчастья от этой девушки или из того дома, где она живёт.
— Счастье или несчастье это может подсказать вам только внутренний голос. Я вполне допускаю, что между вами и этими бюргерами существует тайная, неизвестная вам связь, которая обнаружится рано или поздно.