Смерть консулу! Люцифер
Шрифт:
— Я постараюсь убедиться в этом и попрошу дядю когда-нибудь привезти к нам фрейлейн Армгарт. Если он сам удостаивает её своим знакомством, то моё желание не может показаться ему странным. Если дядя откажет мне, то я постараюсь достигнуть моей цели другими путями через вас или господина Геймвальда. Мне хотелось бы скорее узнать свою судьбу.
— Вашу судьбу, графиня! Неужели вы можете серьёзно говорить об этом? Разве ваша участь может быть в зависимости от этих людей? Вспомните то, что вы мне говорили в замке относительно вашей будущности.
— Это были одни мечты! — ответила Антуанета.
— Разумеется, но когда мы остаёмся в бездействии, то нам ничего не остаётся, как
— Чтобы опять увидеть меня в действительности дочерью бедного дворянина.
— Чем была императрица Жозефина десять лет тому назад? или сестры Наполеона?
— Рост деревьев зависит от почвы, ветра и солнечного света, — ответила Антуанета. Разве вы сами не восхваляли несколько минут перед тем мирные наслаждения идиллической жизни? Дядя, со своей стороны, постоянно проповедует мне это. Наконец, что может сделать женщина? Она должна приноравливаться к обстоятельствам и постепенно учится этому.
— Мне всегда досадно слышать, когда богато одарённые женщины говорят о себе таким образом. Мы видим немало примеров, где женщины оказываются способнее мужчин.
— Только не на поле битвы; а теперь военные заслуги ставятся выше всего и стали главной задачей нашего времени.
— Неизвестно, долго ли это продлится, — заметил Цамбелли. — Если Бонапарт усмирит испанское восстание, то кто же в состоянии будет сопротивляться ему?
— Разве вы ничего не ожидаете от нашей родины? — возразила Антуанета. — И даже не считаете нужным упомянуть о ней?
— Австрия всегда останется второстепенной державой. Я не понимаю, почему она не хочет довольствоваться этой ролью. Граф Вольфсегг, министр Стадион, наш двор — все они ненавидят Наполеона и главным образом за то, что он продукт революции. Они хотят уничтожить то, что неразрушимо — равенство людей перед законом, право каждого стремиться к высшему. Революция открыла широкое поле деятельности талантливым и способным людям; в этом её главная заслуга и причина успеха. На днях мне случайно попался один из октябрьских номеров «Монитора», и я узнал факт, который доказывает это наглядным образом. При отсутствии предрассудков во Франции умному человеку ничего не стоит добиться известности и почестей.
— Какой факт?
— Если хотите, факт, о котором я говорю, сам по себе не представляет ничего особенного; подобных примеров можно насчитать тысячи, но меня он заинтересовал, потому что касается молодого врача Беньямина Бурдона.
— Беньямина Бурдона! — воскликнула с любопытством Антуанета. — Расскажите, пожалуйста, всё, что вам известно, ведь это единственный сын несчастного Жана Бурдона.
— Имя это тотчас же бросилось мне в глаза. История заключается в нескольких словах. В «Мониторе» напечатано короткое известие, что Беньямин Бурдон из Лотарингии, сын крестьянина называется лейб-медиком императрицы Жозефины и кавалером почётного легиона.
— Лейб-медиком императрицы! Странно, что Жан никогда не упоминал об этом, хотя он очень любил своего сына и гордился им.
— Дело в том, что назначение сына напечатано в «Мониторе» в тот самый день, когда мы хоронили его отца. Молодой человек был полковым врачом и отличился при Эйлау во время зимнего похода в Пруссию, чем и объясняется его неожиданное повышение. Но он недолго оставался при дворе и вскоре после того подал в отставку неизвестно по каким причинам — быть может, даже вследствие несочувствия к Бонапарту... Он живёт теперь тихо и уединённо в Париже, но его слава как замечательного магнетизёра...
Антуанета с удивлением взглянула на своего собеседника.
— Вы не верите таинственной силе, открытой Месмером? Но если она будет применена к делу опытными и авторитетными людьми и исследована надлежащим образом, то магнетизм произведёт переворот в медицине и в области знаний вообще. Беньямин Бурдон совершил несколько удачных исцелений, которые прославляются как чудеса. Между прочим, ему удалось вылечить известную певицу Дешан, что всего больше способствовало его славе, так что вслед за тем, когда заболела императрица Жозефина и несколько дней мучилась сильнейшей головной болью, несмотря на все средства, предлагаемые другими врачами, по желанию её величества пригласили к ней Бурдона. Император Наполеон не препятствовал этому, хотя вообще резко отзывается о подобных вещах и называет всё это шарлатанством и бабьими глупостями. Дня через два императрица встала совершенно здоровая. Разумеется, Бурдона вознаградили самым щедрым образом... Нам всё это кажется сказкой; и, действительно, невольно удивляешься, когда вспомнишь, что бывший полковой врач пробует неиспытанные медицинские средства на французской императрице.
— Значит, сын Жана Бурдона сделался важным человеком при дворе Бонапарта, — сказала задумчиво Антуанета. — Кто мог ожидать этого от слабого мальчика, которого все считали таким жалким.
— Моя преданность Бонапарту возбуждает здесь общее недоброжелательство, — продолжал Цамбелли. — Но разве можно относиться хладнокровно к подобным примерам и не признавать, что Париж представляет теперь центр, который должен иметь притягательную силу для людей, мечтающих о лучшей будущности, как, например, для вас, графиня.
— Вы, по обыкновению, причисляете меня к подобным людям, но что стану я делать в Париже?
— Разве Гондревилли не принадлежат к самым знатным и старинным дворянским семьям Франции? Я не говорю о мужчинах — у них могут быть свои причины оставаться верными королю и ненавидеть Наполеона; но что за дело женщинам до той вражды, которую чувствуют их братья и отцы?..
— Уж не хотите ли вы завербовать меня в штат императрицы Жозефины?
Цамбелли горько усмехнулся.
— Вам известно, графиня, что я не играю никакой роли в Сен-Клу, — сказал он. — Блеск двора не прельщает меня. У меня иные идеалы и мечты, но они ещё менее осуществимы. Божество, которому я поклоняюсь, не обращает никакого внимания на своего почитателя.
Антуанета опустила глаза. Вся кровь бросилась ей в голову. Она чувствовала странное утомление от этого разговора, который постоянно переходил от одного предмета к другому. «Что значит его намёк?» — думала она с замиранием сердца.
— К этому примешивается ещё мучительное сознание, — продолжал Цамбелли, — что моему божеству неугодно понимать меня.
— Вы говорите загадками, шевалье. Если вы не хотите или не можете говорить иначе, то не лучше ли прекратить разговор.
— Позвольте мне сказать ещё одно слово, хотя бы мне пришлось подвергнуться самому жестокому наказанию за мою смелость, — сказал Цамбелли, увлечённый страстью и забывая свои благоразумные намерения. — Я люблю вас до безумия, Антуанета, научите меня, каким способом могу я добиться взаимности с вашей стороны... Я готов ждать целые годы, подвергнуться испытаниям без числа, слепо повиноваться вашему малейшему желанию. Вы были бы для меня путеводной звездой в битвах жизни... Но если вы отвергнете меня, то лучше нам расстаться теперь же и навсегда. Я предпочитаю смерть мучительному томлению изо дня в день... Моя жизнь в ваших руках, произнесите мой приговор, Антуанета.