Смерть любопытной
Шрифт:
— Но она не такая, Ада, совсем нет, — сказала Карлота. — Ты, наверное, не знаешь, что мисс Уолкер находится в отделении «Д» только последние три недели. Раньше, когда она лежала в «А», я немного узнала о миссис Хилл, потому что рядом стояла кровать миссис Горман, к которой мне приходилось довольно часто подходить, даже в дни для посетителей. Миссис Хилл такая же милая, как и ее сестра. Ну, ума не очень много, но милая. И страшно любит мисс Уолкер. Действительно любит, а не просто говорит ласковые слова. Это сразу видно. Она не приходит целую неделю? Даже в воскресенье?
— Она объяснила, что не сможет прийти в
— Но она обязательно пришла бы, если бы смогла, — сказала Карлота. — За все время, пока я ухаживала за мисс Уолкер, ее сестра не пропустила ни одного дня для посетителей. И если бы что-то случилось и она не смогла бы прийти, она позвонила бы и объяснила. Я знаю, Ада, она так и сделала бы. Она милая. И внимательная. Знаешь, она всегда благодарила меня за то, что я хорошо ухаживаю за мисс Уолкер. Не как другие.
— Это уж точно, — согласилась Ада. — Но почему тогда она не пришла?
Большие карие глаза Карлоты расширились.
— Может, она в самом деле попала в аварию или что еще. Такое случается. Ее даже могли убить. И при ней — никаких документов, говорящих, кто ее ближайшая родственница, поэтому…
— Об этом написали бы в газетах, — возразила Ада. — У нее наверняка были вещи с ее адресом, и, думаю, в их квартире есть вещи с именем мисс Уолкер и указанием, где она находится: письма и тому подобное.
— В доме, — поправила Карлота. — У них маленький дом, оставшийся от тетки. Может, и так, но всякое бывает. Может, это случилось только вчера, где-нибудь на пустынной дороге, и машину еще не нашли. Вот что я тебе скажу, Ада: миссис Хилл не могла просто не прийти, не позвонив и не предупредив. Я это знаю, и мисс Уолкер знает. Она не очень умная, да, но добрейшая девушка. Вдруг с ней что-то случилось?
— Об этом было бы в газетах, — повторила Ада.
— Может, и нет — сейчас много разных новостей. Или где-нибудь на последней странице. Надо бы нам выяснить.
— Но как?
— В полиции. Они наверняка знают об авариях.
— Но, Карлота, не стоит беспокоить их из-за пустяков…
— Они для этого и существуют. — Однако Карлота тоже не знала, что им следует предпринять. — Нам надо что-то делать. Попробуем выяснить, — сказала она.
Они с сомнением посмотрели друг на друга.
— Итак, джентльмены, — мягко сказал Джозеф Доменици, — я заподозрен в убийстве в первый и, смею надеяться, последний раз. Разумеется, я никого не убивал. Никакую Чедвик. Я никогда ее не видел и не слышал о ней. И если вы думаете, что Эйлин… Зачем, это же полный абсурд, джентльмены. Моя маленькая девочка просто не способна на такое.
Мистер Доменици определенно выглядел очень тихим и кротким. Он мягко щурился на Мендосу и Гольдберга.
— Да, на тебя это не похоже, — сказал Гольдберг.
— Конечно, нет. Да я в жизни ни на кого руки не поднял. — Его облик соответствовал его словам. Его можно было принять за мелкого преуспевающего бизнесмена или какого-нибудь инженера. Мужчина с приятной внешностью, ничто в речи или манерах Доменици не выдавало в нем профессионального вора.
Его взяли, когда он вернулся в отель в десять часов. Сдался он спокойно, сказав только, что Эйлин расстроится и что он очень надеется, что их родственные связи останутся в тайне. Он сказал это лишь после того, как узнал, что они в курсе. Их осведомленность огорчила его больше, чем сам арест.
Он откинулся на спинку стула в кабинете Гольдберга и проговорил:
— Моя бедная маленькая девочка. Ее нарекли Луизой в честь моей матери, но она всегда переживала из-за своего происхождения. Надеюсь, вы не станете ей мстить, джентльмены, за ее нелюбовь к полицейским. Боюсь, это влияние моей жены на ее формировавшуюся личность. В сущности, полицейские, с которыми я имел дело, обычно были славными парнями. Особенно в последние годы, когда стандарты поведения так изменились. Я очень надеюсь, что вы не станете впутывать ее в это дело. — В его красивых темных глазах было видно беспокойство. — Это может разрушить ее брак. Я знаю, формально она виновата в укрывательстве разыскиваемого человека, но… Это убьет ее, я просто уверен, если муж или его семья узнают обо мне. Я ничего не прошу для себя, джентльмены, но пожалуйста…
— Что ж, мы тоже люди, Доменици. Думаю, я могу тебе это обещать, — сказал Гольдберг.
Доменици расслабился, достал платок и вытер искренние слезы.
— Спасибо, спасибо, лейтенант. Это истинно христианское милосердие, — сказал он серьезно. И Мендосу повеселило редкое зрелище смущенный Саул Израиль Гольдберг.— Не могу выразить, как я вам благодарен. Я не видел свою дочь по разным причинам с тех пор, как ей исполнилось восемнадцать лет, но мы всегда были очень близки. Знаете, я делал для нее все, что мог, у нее были все преимущества — частные школы…
— Могу догадаться, — сказал Гольдберг, — сколько жирных кусков тебе пришлось для этого стянуть.
Доменици не ответил на реплику.
— Она всегда добросовестно мне писала. Не думайте, будто она стыдилась своего происхождения, потому что сменила имя и назвалась Эйлин Вебстер, просто моя дочь испытала на себе следствие предрассудков против других национальностей, прочно укоренившихся в сознании некоторых глупых людей. Мне довелось услышать о ее помолвке. Я чувствовал, что должен увидеть, как моя дочь выходит замуж. Вот почему я, собственно, нарушил подписку о невыезде. Она рассказывала мне о некоторых трудностях с католической церемонией, ее новым родственникам не понравилось, что их сын берет жену другой веры, но она благочестивая девочка, она все выдержала. Его родители потом оттаяли, и она к ним искренне привязалась. Я видел издалека молодого человека, и, по ее словам… Он показался мне красивым сильным юношей. Я очень рад и благодарен за это судьбе. Моя маленькая Луиза так хорошо устроилась в жизни.
— Могу себе представить, — сказал Гольдберг. — Значит, ты хотел только побывать на свадьбе, и все?
— Служба прошла великолепно,— сказал Доменици.— Мне легко удалось проскользнуть, свадьба собралась большая. Торжественная месса, конечно. Великолепно.
— И с тех пор ты здесь?
— Ну,— Доменици закрыл глаза, вспоминая пышную свадьбу, и так и не открыл их, — в Нью-Йорке такая мерзкая весна. Мне нравится Калифорния. Я… э-э… был вполне обеспечен, сэр.
— Достал кое-какие заначки из награбленного, — перевел Гольдберг.