Смерть машиниста
Шрифт:
Выйдя с одноколейки на магистраль, освобожденно заурчав мотором, дрезина помчалась по прямому, как стрела, пути.
И сразу, будто проснулся, заговорил Губкин:
— Вон с горки они той, за мостом… Это, считай, под самый нам под нос! И главное дело, из-за поворота, сбоку. Если б, допустим, от Кашино катились, по прямой, а то ведь, сволочи, сбоку! Вдруг раз — и пожалуйста, лоб в лоб, шесть штук! Вон с горки той. Мы с Женькой и моргнуть не успели…
Парень быстро, невнятной скороговоркой лепил слова и все ерзал беспокойно все тыкал пальцем,
— Они, значит, идут на нас и идут, а мы хоть бы что… Такое вдруг сразу состояние. Чувствую, вроде у меня конечности отнялись. Вот так стою, пошевелиться не могу! — Он поднялся и показал, как именно он стоял. И продолжал, обращаясь к Голованову: — Вот верите-нет, Павел Сергеевич, ни рукой ни ногой! Прямо вдруг паралич…
— Ты следователю, следователю, — сказал Голованов. Он не смотрел на болтливого попутчика, сидел, отвернувшись в сторону.
Парень замолчал и, бросив на Ермакова быстрый взгляд, спросил:
— Вы меня кем? Свидетелем?
— Свидетелем, да.
— А обвиняемым кого?
— Посмотрим.
— Вон туда смотрите, не ошибитесь. Вон туда. — Он снова ткнул пальцем в сторону горки, которая стремительно приближалась и росла, пока не выросла в массивную, заслонившую солнце громаду. — Там им всем, гадам сафоновским, на полную катушку надо. То вагон у них ушел, то в семьдесят пятом дрезина убежала — в Кашино поймали! Всю дорогу они нам подарки!..
— Губкин! — вмешался начальник депо.
— Я как есть говорю, Павел Сергеевич.
— Говорить — говори. Дыши потише, главное. Надышал тут, понимаешь! — пробурчал, обмахиваясь, Голованов. — Хоть помнишь, чем закусывал, нет?
Губкин сразу присмирел. Но ненадолго, через минуту-другую снова вскочил с сиденья:
— Приближаемся! — объявил он. — Светофор проехали, правильно. Шлагбаум. Еще светофор должен быть. Точно. Вот он. Второй! Вот! И отсюда мы увидели, с этого самого места. Я вот так и стоял, как сейчас. Женя сперва сидел, потом тоже встал. Теперь тормози, тормози! — приказал Губкин водителю, тот не послушался, продолжал ехать с прежней скоростью. — Здесь мы уже на тормозах ползли, на одной инерции тащило. Мы-то ползем, они — летят! И тут меня вроде кто подтолкнул. Раз — и к двери! Дальше что? Распахиваю дверь и прыгаю! Сейчас ров кончится. Полянку ту видите или нет? Видите? Ну вот…
Дальше произошло вот что: Губкин прыгнул. Распахнул дверцу, постоял, дожидаясь, когда дрезина поровняется с полянкой, и выпрыгнул.
Он выпрыгнул, а дрезина продолжала ехать. Водитель даже не сбавил скорость, а Голованов сидел в прежней позе, невозмутимо глядя в окно. Потом все же выдавил:
— Пускай. Мы его на обратном пути…
— Остановимся, — сказал Ермаков.
— Он вам еще нужен? — удивился начальник и неохотно скомандовал водителю: — Ладно, стой.
Дрезина остановилась. Пассажиры вылезли на насыпь, стали поджидать Губкина. Кругом была тишина. По обе стороны пути простирались поля, ветер
Ермаков спустился с насыпи и, недолго думая, лег на траву.
Голованов удивился:
— А на горку? На горку не поедем?
— На горку в другой раз, — сказал Ермаков. — Павел Сергеевич, как вы думаете, почему по данным экспертизы тормозной путь у Тимонина оказался длиннее нормы?
— Тормозной путь? Не знаю, — ответил Голованов.
— А кто знает?
— Наверное, тот, кто тормозит. Когда начал сыпать песок, когда применил экстренное, вовремя или же с опозданием…
— Вы не стойте, лучше спускайтесь сюда на травку, — предложил Ермаков.
Голованов пожал плечами, сошел с насыпи вниз и сел рядом.
— Значит, как я понял, вы не исключаете, что Тимонин мог с опозданием применить экстренное торможение?
Вопрос начальнику не понравился. Он нахмурился.
— Ну-ну, — засмеялся Ермаков. — Я ведь вас не допрашиваю. Мы сейчас просто беседуем.
Голованов промолчал.
— Отчего все эти неприятности, как по-вашему?
— Какие неприятности? Какие?
— Вот эти. Техника катится — вагоны, дрезины, платформы…
— Потому что горка, — ответил Голованов.
— Я понимаю, что горка.
— Уклон солидный.
— Я понимаю, что уклон.
— Вы не по адресу, — сказал Голованов. — Это не мое хозяйство. Сафоновского завода.
— Неважно, чье это хозяйство. Существуют средства, которые противодействуют движению под уклон. И люди, которые должны ими грамотно пользоваться.
— Вы имеете в виду что? Тормозные башмаки под платформами?
— Да хотя бы!
— Точно. Там у них башмачники давно мышей не ловят, — вступил водитель. — Не помните, смена чья была?
— Да какого-то Петухова или Патрикеева, — сказал начальник депо.
— Пантелеева, — уточнил водитель. — Дяди Пети Пантелеева.
Тем временем приближался пассажирский поезд. Еще мгновение — и он уже грохотал по соседнему пути.
Губкин, однако, все не появлялся. Водитель вскарабкался на дрезину, на самую крышу, стал его высматривать с высоты.
— Где этот чертов кузнечик, а? — сказал он.
Голованов засмеялся. «Кузнечик» — вот что его неожиданно так сильно развеселило. С трудом погасив смех, он поднялся и с удовольствием, со стоном потянулся, распрямляя крепкое еще тело. И полез на насыпь.
…Потом они медленно ехали в обратную сторону, озираясь по сторонам, выискивая «кузнечика» среди придорожной травы.
— Я же его с умыслом, Губкина этого, к Евгению помощником поставил, — рассказывал Голованов. — Чтоб, значит, дурь-то повыбить, такая задумка была. Полгода в паре откатали, смотрю — другой человек. Прямо второй Женя. Во всем ему подражал. Ходит по пятам, каждое движение повторяет, как обезьяна, даже походка такая же… А па деле? Видишь как!..
Наконец они его увидели. Губкин сидел на насыпи, спиной к пути, согнувшись и положив готову на локти.