Смерть меня подождет
Шрифт:
За бесконечными грядами гор гаснет последний луч заката. Туман воровски сползает по гребням на дно ущелья, заполняя лощины зловещим мраком. В душе копится смутная тревога -- успеть бы выбраться до ночи к Трофиму.
Я перебредаю ручей и иду в темноту.
Кучум бежит где-то впереди. Ветер бросает мне в лицо капли дождя. Кажется, пора сворачивать. И вдруг сомнение: этот ли поворот? Пытаюсь вспомнить приметы, но тяжелая, беспросветная темень слепит глаза. Безропотно иду, поднимаюсь в неведомое, в колючую пустоту. Ни одного ориентира. Ноги сами, на ощупь выбирают дорогу. Ветки стланика хлещут по лицу, цепляются за
Ветер усиливается. От дождя промокла рубашка. Иду медленно. Из котелка давно уже выплеснулась вода.
Вдруг снизу ясно доносится шорох. Я оглядываюсь -- меня нагоняет Кучум. А ведь я думал, что пес впереди. В чем дело? Он-то не мог ошибиться, знает, где мы шли. Тогда почему же собака оказалась позади меня? Неужели я свернул не там, где нужно? Я как-то вдруг понял, что на отроге, по которому поднимаюсь, и крутизна не та, и меньше россыпей, да и стланики не так густы, как были на спуске в ущелье.
Стою смешной, потерянный. С невидимого неба сыплется густой липкий дождь. Мокрая одежда холодит тело. Какой дьявол запутал мне путь, обманул меня, направил не туда, куда нужно? После долгого раздумья поворачиваю назад...
Иду медленно. Холодно и темно, как в подземелье. В ущелье ловлю Кучума, накидываю ему на шею ремень, отдаюсь в его распоряжение. Он переводит меня через ручей, тащит влево и начинает по густому стланику подниматься на отрог. Узнаю место.
Я иду с закрытыми глазами. Они не нужны в этой темноте, а веткой хлестнет -- ослепнешь. Не отпустить бы Кучума. Но тут обнаруживается, что идти сквозь заросли вместе с собакой на одном поводке невозможно. Он чаще ползком пробирается под стволами стланика, а я должен через них перешагивать.
Несу пустую посуду.
Еще какое-то время бьемся с чащей. Идти дальше нет сил. Дождь усиливается, я промок насквозь. Тяжело сажусь на камень. Подтаскиваю Кучума, прижимаю его к себе. Мы как бы сливаемся с ним воедино и вместе дрожим. У него, оказывается, еще не промок подшерсток на боках, я запускаю в него закоченевшие пальцы, зарываюсь носом, вбираю в себя тепло... Бр-р-р...
– даже страшно пошевелиться, все застыло, ни рук, ни ног, только мысли еще шевелятся, да где-то внутри живет горсточка тепла.
Слышу властный внутренний голос: поднимись, беги отсюда, иначе пропадешь! Усилием воли заставляю себя встать. Где спасенье? Вспоминаю, что по-над ручьем выше и ниже того места, где мы спустились в ущелье, виднелись небольшие скалы. Надо поторопиться туда. Отпускаю Кучума, и он мгновенно исчезает, оставив позади себя легкий удаляющийся шорох. Теперь я остаюсь совсем один среди сырой пустыни, в черной, как уголь, ночи, на дожде.
Спускаюсь обратно к ручью. Словно дикий зверь, почуяв свободу, он бешено скачет в темноте. Всюду вода! Ею уже напитались мхи, лишайники. Она непрошеным гостем закрадывается под воротник, леденит тело...
Я бреду сквозь темень, один, мокрый, закоченевший. Движение уже не согревает меня. Мучит голод.
Замечаю, что-то впереди зачернело, поднялось, надвинулось. Скала! Я пробираюсь к ней через завал крупных камней, прикрытых густым стлаником, шарю руками по мокрой стене, жмусь к ней, как к живому, близкому существу, забираюсь в щель и наконец-то нащупываю ногами площадку. Над головою нависает карниз... Место оказывается сухое, можно укрыться от дождя, даже развести костер. Чувствую себя прямо-таки счастливым. Скорее за дело! Ощупью собираю сухие ветки стланика -- топлива тут сколько угодно...
Скорее, скорее добыть огня! Однако прежде надо снять с себя мокрую одежду, выжать из нее воду и тогда забираться под каменный навес. На все это уходит много времени, застывшие пальцы до смешного не повинуются мне.
Но вот я наконец под. карнизом, стучу зубами от холода. Тут очень неудобно, тесно, приходится горбить спину, да и пол покатый, весь в шишках. Но как-нибудь прокоротаю ночь. Достаю нож, готовлю много стружки, обкладываю ее лучинками и начинаю священнодействовать: собираю по камням пыль, вытираю ею насухо руки, отогреваю пальцы дыханием. Из непромокаемой сумочки, хранящейся за пазухой, достаю коробку, вытаскиваю из нее осторожно, как драгоценность, спичку. Меж пальцев вспыхивает чудодейственный огонек, и я бережно переношу его под стружки. Пламя оживает, растет, лижет красным языком холодный воздух, выхватывает из темноты мрачные стены нависшего надо мною утеса.
Я припадаю к огню, жадно глотаю тепло -- и радостью наполняется измученная душа. Но костерок, хотя и мал, а прожорлив и очень капризен, об этом я не забываю. И, чуточку отогревшись, ухожу в темноту, шарю по стланику, ищу дров, таскаю их под укрытие, снова мокну под дождем.
Наконец все хлопоты позади. Я устраиваюсь поудобней под карнизом. Горит костер. Тепло. Где-то рядом в дождливой ночи полощется о камни мутный ручей.
Ну и денек выдался!..
Я бережно подкармливаю огонь сушником. Время уже за полночь. Дождь усиливается. Плачет скала. Все острее, настойчивее дает себя знать голод. У меня есть кусок лепешки -- неприкосновенный запас, хранящийся вместе со спичками в резиновой сумочке. Мысль предательски кружится вокруг этого кусочка. Нет, я не трону лепешку. Ее можно съесть, как говорит Трофим, только перед смертью, если, конечно, успеешь это сделать. Обманываю голод луком, но это не очень-то мне удается.
На выручку приходит сон.
Он беспокойный. Я беспрерывно верчусь, подставляя огню то спину, то грудь, и, по мере того, как затухает костер, все больше дрожу, согнувшись в три погибели. Вдруг слышу, что-то влажное и теплое коснулось моего лица. В испуге открываю глаза -- Кучум! Он тяжело дышит, видно, бежал издалека, торопился.
– - Кучумка, родной мой пес, пришел!
Кучум то и дело стряхивает с шубы воду, смотрит "а меня умными глазами. Он наверняка был на седловине, где Трофим устроил его спать под пологом, в тепле. Но разве мог этот преданный друг успокоиться, забыть обо мне, оставшемся где-то в глубоком ущелье?! И вот вернулся. Его появление сразу рассеивает мое одиночество, и от этого становится как будто теплее.
Кобель забирается под карниз, долго занимается своим туалетом, слизывая воду с лап и боков. Я подбрасываю в костер дрова, жмусь к огню, но так холодно от скалы, так сквозит сыростью, что я решаю сидя дождаться утра. Теперь мне легче -- со мною Кучум.
В холодную сырую темень скачет гремучий ручей. Глухо постукивают о дно ручья камни, перекатываемые водою, а кажется, будто кто-то с бубном ходит по ущелью...
Как томительно ожидание утра!.. Да и придет ли оно сегодня? Может, так и останется навечно дождь, мрак, безымянный ручей и этот каменный навес над головою?