Смерть на Босфоре, из хроник времен Куликовской битвы

Пролив Босфор протяженностью пятнадцать морских миль имеет множество водоворотов и два течения: верхнее из Черного моря в Мраморное и глубинное в обратном направлении. Мысленно донырнем до нижнего и понесемся, увлекаемые им, до серебрящейся подземной реки Стикс. Казалось бы, и все, но нет! Сэкономим и не станем платить два обола [2] угрюмому перевозчику Харону. Каждый переправится на другую сторону в свой час, а пока побродим вдоль низкого берега, вглядываясь в призрачные тени на том берегу…

Ясным сентябрьским днем 6887 года от сотворения мира, или иначе – 1379 года от рождества Господа нашего и Спасителя мессер Доменико Каэтано, светлейший вельможный консул генуэзской колонии Галаты, расположенной на побережье Босфора, с верхней открытой площадки башни Христа обозревал окрестности. Слева от него синели воды пролива, разделявшего Европу и Азию, а прямо перед ним за лазоревой гладью Золотого Рога высились серые крепостные стены Нового Рима, из-за которых виднелись шпили дворцов и купола храмов. Кроме всего этого краем глаза консул видел жену достопочтенного советника господина Джакомо Фрегозо, известную стерву и потаскуху донну Лючию. Она принимала ванну на открытой террасе и своей ослепительно-порочной наготой отвлекала солдат на городских стенах, взиравших на нее. Тьфу ты, прости, Господи!

Стояло безветрие, но Каэтано, старый, матерый купец, изрядно поплававший на своем веку и повидавший всякого, чувствовал, что где-то на юге, за Дарданеллами, в Эгейском море собирается буря, которая придет еще не скоро, но неизбежно, как страшный суд, которым священники пугают прихожан. Пока же кругом царили покой и тишина, женщины развешивали выстиранное белье, а огородники поливали грядки, не ведая, что буря принесет с собой ливень. Впрочем, ныне Каэтано не до погоды – он размышляет о делах вверенной ему колонии… Свергнутый два года назад своим сыном, одноглазым Андроником, император Иоанн V Палеолог при помощи венецианцев и турок вернул себе престол. Обстановка на Босфоре осложнилась, ибо генуэзцы поддерживали Андроника, укрывшегося у них. Греки несколько раз пытались овладеть Галатой, но безуспешно. В ответ на это генуэзские галеры блокировали Босфор, лишив Константинополь подвоза хлеба из Причерноморья. Война была не выгодна ни одной из сторон, так как мешала торговле, но тем не менее продолжалась. Недавно в здешних водах произошло сражение венецианской и генуэзской флотилий, окончившееся безрезультатно. Каэтано хотя и не считал себя провидцем, но чувствовал, что исход борьбы между двумя республиками решится не здесь, а где-то в Адриатике или Эгейском море.

Ситуацию еще более усугубляли вести, приходившие с Запада, – что-то неладное творилось в святой католической церкви. Люди перестали отличать пророков от безумцев. После кончины его святейшества Григория XI пап стало двое – один в Италии, другой в Авиньоне. Об Урбане VI ходила молва, что он психически нездоров, страшно властолюбив, упрям и невоздержан на язык. О Клименте VII говорили, что он скорее полководец, нежели церковный иерарх, и ему более подходит корона, нежели папская тиара. По натуре он не то что не милосерден, а невероятно жесток. Будучи еще папским легатом графом Робертом Женевским, он вырезал все население Чезены [3] . Все, более четырех тысяч! За что получил прозвища «мясник» и «чезенский палач»…

Святейшие отцы с пеной у рта предавали друг друга анафеме, и о согласии меж ними не могло идти и речи. Повсеместно происходили странные вещи. Некоторые епископские кафедры одновременно занимали два епископа – одного назначал итальянский папа, другого авиньонский; случалось, что и в монастырях сидели по два настоятеля. От этого у католиков мутился рассудок – никто не ведал, за кого молиться, потому некоторые молились за обоих пап, а иные ни за одного.

Впрочем, тут от вельможного консула ничего не зависело. Вздохнув и отогнав от себя назойливые мысли о политике, он стал думать о своем сыне и наследнике. Юноше исполнилось двадцать, а у него на уме – одни развлечения. В его возрасте Доменико Каэтано вовсю помогал отцу вести торговлю, стараясь вникнуть в каждую мелочь, а его отпрыск говорит, что коммерция скучнее воскресной проповеди, не понимая, что нет ничего более азартного и завораживающего, чем сложные многоходовые сделки, в которых трудно предугадать, что они сулят – прибыль или разорение. А это так щекочет нервы…

От этих тягостных раздумий консула оторвал слуга, доложивший, что с «Апостола Луки», который бросил якорь в проливе, не доходя до Галаты, прибыли двое чужеземцев и просят принять их. Право же, как отрадно порой уйти от семейных дел в суету повседневных государственных хлопот… Консул еще раз ненароком взглянул на донну Лючию и начал спускаться.

Когда Каэтано ступил в облицованную ярко-белым, почти прозрачным паросским мрамором приемную палаццо Консулов, ему навстречу поднялись двое: один осанистый с пегой окладистой бородой, в черном длиннополом кафтане чужеземного покроя, при кривой сабле на левом боку, другой – щуплый, невзрачный с серым землистым лицом. Осанистый заговорил по-славянски, но потом остановился, и невзрачный начал переводить на греческий:

– Дозволь, светлейший господин консул, в твоих владениях предать земле тело почившего на корабле русского архимандрита [4] Михаила.

– Выкинули бы мертвеца за борт, как то заведено у моряков, да и дело с концом… К чему такая морока?

– У нас так не принято… К тому же он человек непростой, – стыдливо опустив глаза, словно в чем-то провинился, отвечал толмач.

– Что ж такое приключилось с этим непростым человеком, коли ему понадобились услуги могильщика?

– Еще поутру он был вполне здоров, во всяком случае так казалось, да не так обернулось. После трапезы отправился почивать и не пробудился более – вылетела душа из тела и унеслась в дивные заоблачные пределы…

– Бывает, бывает… Прежде, однако, хотелось бы знать, откуда вы и зачем прибыли сюда?

– Мы из Москвы, светлейший господин. Посольство к его святейшеству вселенскому патриарху от великого Владимирского князя Дмитрия Ивановича, а это его боярин Кочевин-Олешеньский, – показав на человека в черном, ответил переводчик.

– Место на кладбище, вестимо, сыщется, но прежде хочу переговорить с капитаном корабля или судовым священником. Если все окажется так, как вы утверждаете, то милости прошу. Смотрите только, сполна оплатите кладбищенскую пошлину да не забудьте отблагодарить могильщика Петро.

Капитан остался на корабле – в размирье покидать судно ему не полагалось, – а на берег отправился исполнявший обязанности падре монах ордена святого Франциска Ассизского в серой, похожей на бесформенный мешок, подпоясанной веревкой рясе. Он поведал консулу, что почивший имел довольно высокий ранг при дворе московского государя, поскольку, ничуть не церемонясь, командовал своими спутниками.