Смерть на двоих
Шрифт:
В это печальное местечко их привел след лошади, украденной на северной заставе близ Лондона.
История произошла обычная, страшная и гнусная. Курьер, избалованный молодой аристократ, гордый первым серьезным поручением, раздулся от спеси и подумал что ему все позволено. Проезжая через эту деревеньку, он позабавился с молоденькой девушкой, Мартой. Без ее согласия.
Девица решила, что опозорена навеки и жить теперь незачем. И повесилась на вожжах в дровяном сарае, где встречалась с женихом, младшим наследником
Похоронив любимую, он поклялся отомстить.
За свою жестокую шалость курьер поплатился жизнью, и Джованна не смогла найти в своем сердце сострадания «к мальчику», как не искала. Вот крестьянского парня, простого, честного и храброго ей и в самом деле было жаль: уже седьмые сутки он заливал свое горе брагой и рассказывал всем, кто хотел слушать, как он заколол ножом «дворянчика», надругавшегося над его Мартой, как ушел от погони и принес на ее могилу шляпу и сумку негодяя – чтобы ее душа успокоилась на небесах. Пока парню не очень верили, но вскоре слухи должны были дойти до судьи. Ждала доморощенного мстителя веревка. Джованна пыталась вправить ему мозги, но невозможно спасти того, кто не хочет спасаться. С тяжелым сердцем женщина предоставила парня его судьбе. Они, действительно, спешили.
– Она? – спросил Этьенн почему-то шепотом. Забавно, но он, похоже, и впрямь струхнул. Джованна усмехнулась. Сколько раз она видела, как люди, бесстрашно смотревшие в лицо смерти, вдруг бледнели и теряли кураж, стоило скрипнуть ветке в таком тихом месте, как это.
И тут, как по заказу, ветер шевельнул ветви ясеня. Скрип, раздавшийся в кладбищенской тишине, был таким пронзительным и жалобным, что мороз подрал по коже. Барон вздрогнул.
– Что это? – Джованна вдруг схватила его за руку, в ее голосе прозвучала паника – Что это?
– Где? – Этьенн завертел головой, рука потянулась к шпаге, но пальцы не смогли удержать эфес, и оружие выпало, коротко и жалобно звякнув о камень.
– Там, – итальянка неопределенно махнула рукой, – что-то белое…
– Белое?! Ты сошла с ума! Какого черта мы вообще сюда явились? Этот твой мэтр, он безбожник, сын сатаны в рясе, пусть сам в могилах роется, тут я ему не помощник. – Этьенна била крупная дрожь. Он пытался нашарить в темноте оброненную шпагу – и не мог. – Что ты видела?!!
– Не знаю, – помотала головой Джованна, – оно белое. Вон в тех кустах… Посмотри.
– С…с ума сошла? – повторил Барон. Рот его перекосило, зубы явственно стукнули друг о друга. Он был в полнейшем ужасе. Пока не заметил, что женщина смеется.
– Ты пошутила? – сообразил Этьенн. – На самом деле ты ничего не видела?
– Конечно нет. Что тут может быть? – отсмеявшись, Джованна отерла платком выступившие слезы. – Неужели ты и впрямь веришь во всю эту чушь про восставших покойников?
– А что скрипнуло? – недоверчиво переспросил Этьенн. Успокаивался он медленно. Только что пережитый страх был так силен, что на время заглушил даже гордость.
– Дерево, – пожала плечами Джованна, – там сухая ветка, а ветер сильный.
– Зачем ты это сделала? – потребовал Этьенн. Ужас уходил, его место занимала злость.
– Не смогла удержаться, – Джованна пожала плечами, – никогда не понимала, как можно бояться покойников. Я не знаю людей более мирных и безвредных.
Этьенн сплюнул на землю.
– Каков поп, таков и приход, – буркнул он, – что мэтр, что его ученица: вас к черту на рога пошли, вы и там будете с молитвой выпиливать из кости пуговицы. Где эта чертова могила? Ты ее нашла?
– Ты на ней стоишь.
Марта лежала с краю, почти у самой живой изгороди. Могила была свежей: просто холм, где еще не поднялась трава. Даже камня не было. Крестьяне не клали его в изголовье, пока не пройдет сорок дней. Считалось, что своей тяжестью камень может запереть душу новопреставленного и помешать ей подняться в небеса.
– Ей было всего пятнадцать, – проговорила Джованна, глядя в землю.
– И что? – не понял Этьенн. Не дождавшись ответа, он оглянулся вокруг, опустился на корточки и, поминутно бранясь сквозь зубы, принялся ощупывать землю длинными пальцами.
– Кажется, нашел, – через некоторое время объявил он. Ладонями он разгреб черную почву и аккуратно вынул из небольшого углубления кожаную дорожную сумку и мятую черную шляпу. – Надо же, эта штука и вправду оказалась здесь! Посвети мне. – Он сунул шляпу под мышку и вывернул сумку.
– Тут слишком темно, – произнесла Джованна, наблюдая, как месяц медленно, но верно заходит за край большой серой тучи, – через три мили небольшой городок, там наверняка будет гостиница.
– Должно быть, здесь, – не слушая ее, пробормотал Этьенн, обшаривая сумку, – где ему еще быть. Не мог же этот тупой пейзанин сообразить, что попало к нему в руки и продать письмо людям короля. Для начала нужно знать этих людей!
– Для начала нужно уметь читать, – заметила Джованна, наблюдая за этой лихорадкой. – Продать письмо этот парень и впрямь не мог. А вот использовать для естественной надобности – вполне, – видя, как вытянулось лицо партнера, женщина едва не расхохоталась снова, – хотя, думаю, он скорее сорвал бы какой-нибудь лопух.
– Ты всегда так веселишься на кладбищах? – с сожалением оставив поиски, Этьенн сунул шляпу в сумку, наклонился, безошибочно нашел в темноте упавшую шпагу и, кинув ее в ножны, шагнул на тропинку, ведущую к деревне, где, на окраине, их ждали лошади.
Спасаясь от духоты и жара, затопившего узкие улицы Санлукар-де-Баррамеды, господин Мехраб, добрая Лайла и Кэти вторые сутки сидели в небольших комнатках на втором этаже гостиницы «Старое место».
Супругам было проще. Нравы в Испании, надо думать, не слишком отличались от их родной Турции. Мужчины пользовались почти неограниченной свободой, женщины одевались скромно, смотрели в землю, голоса без нужды не подавали и ходили только в церковь. Даже черные мантильи, закрывавшие головы, были здорово похожи на чадру… по мнению Кэти, запросто можно было и не переодеваться.