Смерть на двоих
Шрифт:
Эту, последнюю заставу, обойти было нельзя. Вернее, конечно, можно, но пришлось бы сделать изрядный крюк и коня бросить. А конь мог здорово пригодиться. И поэтому Ухо решил все же попытаться прорваться в городок, где загадочно оборвался след его ученицы.
– Стоять! – Повелительный оклик принадлежал молодому пареньку лет двадцати. Если бы жизнь сложилась иначе, у Уха мог бы быть такой сын. Младший. А может быть, он и был, этот сын. Только Ухо об этом не знал.
– Стою, – добродушно проворчал он, останавливая коня, – а почему в город не пускают? У меня срочное дело.
– Вы с луны свалились, сэр? – вежливо осведомился молодой человек, судя по выговору – ирландец. – Город закрыт, и сюда не пускают ни по какому
– Так получилось, – пожал плечами Ухо, не вдаваясь в подробности, – но почему такой кордон?
– В городе холера, – коротко ответил парень на все вопросы разом.
Это был конец. В первые четверть часа Ухо еще надеялся, что это не так. Он попробовал лесть, обман, подкуп, шантаж, угрозы… Все напрасно. Страж был вежлив, но непреклонен. Сунувшись напролом, Ухо совершил грандиозную ошибку, и только беспокойство за Джованну могло его извинить. Холера – это вам не банальная контрабанда или какой-нибудь заговор, здесь все серьезно. Не впустят и не выпустят даже королевского курьера с какой угодно круглой печатью.
– Вам нужно вернуться, – сказал молодой офицер с сочувствием, но твердо.
Ухо осенило внезапно. Не иначе как снизошла благодать небесная! Ведь этот молодой офицер – ирландец, а значит, почти брат, хоть и подданный Британии.
– Вы католик? – спросил он.
– Да, сэр.
– Ну так помогите ради девы Марии!
И ворота открылись.
Город встретил Ухо темнотой, закрытыми дверями и удушающим запахом дыма, перца и ладана. На городской площади горели костры. Вокруг сидели люди в темных балахонах, с капюшонами, наброшенными на лица. Они смотрели на огонь сквозь прорези в плотной ткани и, видимо, следили за тем, чтобы костер не гас, время от времени подбрасывая в него топливо. В руках у одного из них Ухо заметил железный крюк и шатнулся от странной компании в ближайший переулок. Лоренцо сообразил, что напоролся на могильщиков, которые подбирали и хоронили трупы. Из короткой беседы с офицером у ворот Лоренцо узнал, что эти люди рискуют жизнью не за царствие небесное. Мэр обещал им имущество умерших и деньги от живых.
Если кто и знал что-то об эпидемии и ее жертвах, то только эти отчаянные ребята. Но слишком близко они стояли к смерти. Лоренцо решил, что будет искать Джованну среди мертвых только в том случае, если не найдет среди живых.
Переулок, куда он нырнул, спасаясь от собственных черных мыслей, был узок настолько, что крыши домов смыкались друг с другом, и если по нему вдруг попытался бы проехать экипаж, Уху пришлось бы срочно научиться летать, чтобы не быть раздавленным.
Дома и лавки стояли темные и закрытые наглухо. То тут, то там Ухо видел грубо намалеванные на воротах темные кресты – знак того, что здесь побывала болезнь и никого после себя не оставила. В одном из домов ворота были выбиты, а на перекладине болтался труп удавленной кошки. От запаха Лоренцо чуть не стошнило. Он спрятал голову поглубже, стараясь дышать сквозь шелковый платок. Где-то здесь должна была быть таверна с небольшой гостиницей, единственная в городе. Если Джованна жива, то она там.
Таверна отыскалась быстро. Ее не пропустил бы даже слепой и вдребезги пьяный: единственный на всей улице дом, где во всех окнах горел свет, двери стояли нараспашку и оттуда доносились нетрезвые голоса ребят, которых никакая холера не брала. Ухо прислушался.
«…Расцвечена вся рожица букетами из роз. Кыш-кыш, мы сейчас упадем!» – голосили гуляки. Да уж, песенка прямо в точку. Правда, не про холеру, а про чуму, но все равно близко.
В небольшом зале, за деревянным столом, уставленным кружками, среди горящих свечей пировала компания: с полдюжины мужчин самого разного вида и социального статуса – от зажиточного горожанина до нищего. Все они сидели рядом, как братья если не во Христе, то во дьяволе, кружки были полны, а глаза – темны, как и положено тем, кто видел смерть вблизи, и не просто видел, а поздоровался с ней за руку, почти обнялся. Рядом приткнулись две хмурые женщины. Они были растрепаны и грязны, словно их в этих самых платьях не раз валяли по полу, прямо тут, среди брошенных на пол костей и гуляющих тараканов. Трезвых в компании не было, ни одного. «Без приключений не обойтись», – подумал Ухо и оказался прав. Здоровенный детина в рубахе мастерового и кожаных штанах вразвалочку подошел к нему, разглядывая сощуренными глазами. Его борода воинственно топорщилась. В руках он держал две кружки. Ухо немедленно вспомнились наставления отца Урбино, пережившего холеру в Месине: «Не есть, не пить, не курить в очаге заражения…» Но детина уже подошел вплотную, и видно было, что между любовью и ненавистью у него в этом состоянии даже не шаг, а всего лишь поворот головы.
– Заходи, гость. Выпей за здравие Королевы Холеры, – пробасил он.
– Благодарю, но я очень тороплюсь, – попытался отвертеться Ухо.
– Куда это ты торопишься? – озадачился детина. – Ты, верно, не понял: здесь заканчиваются все дороги. Я тоже торопился. В Бри. Меня там невеста ждет, и стол свадебный уже накрыт. Бедная Сара, придется ей надеть черное вперед белого… – И неожиданно крупный мужчина всхлипнул, как обиженный малыш.
– Сочувствую, – буркнул Ухо без всякого сочувствия. История невезучего жениха его ни капли не разжалобила, и он постарался аккуратно обогнуть его вместе с кружками. Тот, видно, заподозрил неладное и сощурился еще больше.
– Брезгуешь? Рабочим человеком брезгуешь?
Дальше все было известно наперед: сейчас с ним попытаются затеять драку, если уж напоить не вышло, и ввосьмером на одного (вряд ли девицы останутся в стороне, не то воспитание) раскатают по деревянному полу в русский блин.
Хвала Господу, Ухо не был францисканцем и не давал обета любить ближнего, даже если тот пьян и агрессивен, как ландскнехт.
Коротко, почти без замаха, он сунул кулак под ребра мастерового. Тот хлопнул глазами и осел на пол, хватая воздух ртом, как вытащенная из воды рыба. Пойло, естественно, разлилось.
Звук послужил сигналом для пьяной компании. Они побросали свои занятия и, словно по команде, обернулись к Уху. Среди этих ребят тоже не было францисканцев.
Ухо перескочил через детину и взлетел по лестнице на шесть ступеней. Обеспечив себе обзор и простор, он вытащил из-под плаща шпагу и пистолет. Пистолет зажал в левой.
– Первому, кто сунется, свинец в голову, остальным – сталь в живот, – объявил Ухо.
– Да ты чего, мужик, – искренне удивился предводитель этой компании, судя по одежде – купец, – мы же от чистого сердца!
– Я тоже, – коротко отозвался Ухо.
– Да ты кто, такой шустрый? – вполне добродушно поинтересовался купец.
– Князь Лоренцо да Манчина, – бросил Ухо просто из любопытства, чтобы посмотреть, что будет.
Титул не произвел впечатления. Подумаешь, князь. Да хоть епископ, кого это тут волнует? А вот имя…
– Итальянец?! Да еще из Манчины, – купец аж привстал, – каким ветром тебя сюда занесло, князь?
– Попутным, – буркнул Ухо, пряча пистолет, но шпагу на всякий случай держа на виду, – а что?
– Да что с того, что он итальянец, да еще из этой, как его… Мантуи? – переспросил купца его товарищ по столу.
– Этот парень должен знать о холере все, – догадался самый молодой из них, подмастерье или студент, – десять лет назад они мерли от нее как мухи. Но потом все-таки как-то остановили заразу.
Шестнадцать пар глаз уставились на Ухо с неясной пока надеждой.
– Что делать-то надо? – оформил вопрос купец.
– Молиться, – буркнул Ухо, пряча и шпагу, – а еще – руки мыть как можно чаще. И все остальное тоже мыть. Кипяченой водой.