Смерть на Невском проспекте
Шрифт:
— Рикки, — сказал Пауэрскорт, крепко пожимая тому руку, — спасибо за помощь. Если в мое отсутствие случится что-то важное, не сочтите за труд, телеграфируйте мистеру Берку, используя ваш с братом секретный канал. Через Форин-офис этого делать не надо. А если мне понадобится связаться с вами, я тоже обращусь к вашему брату.
— Хорошо, милорд. Могу я выразить надежду, что вы скоро вернетесь? И пожелать вам удачного завершения вашей миссии в Кенте?
Не хочет ли он сказать, что моя миссия здесь оказалась не слишком удачной, думал Пауэрскорт, шагая по коридору к кабинету де Шассирона. И решил, что следует написать несколько коротких писем: г-ну Бажанову, третьему помощнику заместителя столоначальника административно-хозяйственного департамента министерства внутренних дел, г-ну Торопову, товарищу министра иностранных дел, генералу Хватову в его логово на набережной Фонтанки, и мадам Керенковой, бывшей любовнице покойного Родерика Мартина. Очень любезно он информировал их о том, что вынужден уехать по причине внезапной и трагической гибели миссис Мартин, поблагодарил за помощь, которую они оказали ему в его расследовании, и выразил надежду, что по его возвращении это сотрудничество возобновится. Что касается Наташи и Михаила, то с ними он держался настолько оптимистично, насколько позволяли обстоятельства.
— Я приеду в Россию, как только смогу, — сказал он. — Очень может статься, что вторая смерть прояснит обстоятельства первой. Не сомневайтесь, так часто бывало в прошлом. Наташа, — улыбнулся он девушке, — прошу вас, проявите всяческую осторожность. Я уже говорил вам об этом, но мне страшно даже подумать, что они сделают с вами, эти люди, если вы попадете под подозрение. Боюсь, Михаил, тело Мартина уже не найти, но все-таки поисков не прекращайте. И если вам понадобится связаться со мной, у Рикки Краббе имеются свои методы найти меня в Лондоне.
— А почему вы думаете, что тело уже не найти, лорд Пауэрскорт?
— Подозреваю, кто-то очень не хочет, чтобы мы узнали, что произошло с Родериком Мартином перед тем, как он умер. Возможно, его пытали, потому что он не хотел сказать своим мучителям то, что они от него требовали. Почему его убили? Чтобы никто не узнал то, что узнал он? А может, просто придя в ярость от его молчания? Кто знает? Тело Мартина нашли на Невском проспекте посреди ночи, а потом оно пропало. Что-то подсказывает мне: каков бы ни был секрет Мартина, люди, которые хотели раскрыть его, пока этого сделать не сумели. И по меньшей мере один из них, представитель охранки, надеется, что я приведу его к разгадке тайны.
Около двух десятков человек стояло на лесной поляне под ночным небом, мужчин и женщин, одетых в домотканые белые рубахи. Три костра отмечали границы места действия. В центре стоял человек, которого они называли «кормщик», вожак секты и распорядитель сегодняшнего таинства. Рядом с ним — его жена, «кормщица» или «восприемница». За ними несколько барабанщиков, понемногу увеличивая темп, отбивали ритм. У каждого в руках горела свеча, и, когда свечи стали догорать, люди пустились в пляс — сначала медленно, плавно, потом все размашистей, отчаянней. Кормщик заметил, что странник, который пришел сегодня к нему в дом и одним прикосновением рук снял головную боль, мучившую его всю неделю, выплясывает с особым рвением, как пьяный, мотая чернявой головой. По мере того как росло возбуждение и пляска делалась все необузданней, участники действа сбрасывали с себя рубахи и на колени падали перед кормщиком, каждый подставляя спину под удар березовой розги. Потом они и сами стали стегать друг друга этими розгами, хлыстами, которые и дали имя секте. Барабаны били все чаще, свечи попадали на землю, и лесной воздух огласился истошными, невразумительными воплями.
В тот момент, когда истерия захватила всех поголовно, кормчий схватил одну из женщин и повалил ее на землю. По правилам, установленным для этих оргий, ни один ее участник не может отказать в совокуплении. За вожаком последовали и другие хлыстовцы, и скоро по всей поляне валялись хрипящие, стонущие, визжащие в истоме пары. Женщин было больше, чем мужчин. Тем, кому не повезло, приходилось ждать своей очереди. Кормщик заметил, что странник не обходит вниманием никого. Барабаны все били и били, призывая к исполнению долга. Свальный грех был краеугольным камнем их верования. Без греха нет покаяния, без покаяния нет спасения. Не принимая участия в темных ритуалах, не войдешь в состояние просветления. Церковь радения осуждала, государство признало деятельность секты незаконной, и все равно по России насчитывалось тысячи хлыстовцев.
Странник ушел назавтра утром совсем не утомленный ночным бесчинством, а словно отдохнувший и явно посвежевший.
— Ты домой? — спросил его кормщик.
— Нет, пойду себе дальше.
— Позволено мне спросить, куда ты?
— В Санкт-Петербург.
— Скажи, как тебя звать-то, может, еще встретимся, — сказал кормщик перед прощальным поклоном.
— Когда-нибудь, — сказал странник, — вся Россия будет знать мое имя. Я священник. Распутин моя фамилия. Григорий Распутин.
Поезд медленно вползал под своды вокзала Виктория, а Пауэрскорт гадал, придет ли его встретить леди Люси. И потом, вышагивая по бесконечной платформе среди мельтешащих носильщиков и суетящихся пассажиров, он всматривался в толпу встречающих. Как всегда на вокзалах, тут и там маячили фигуры особенно высоких людей, заслонявших тех, кто ростом не отличался. Но тут он заметил ребенка, поднятого на чьи-то — чьи, не разглядеть — плечи, и услышал вопль «Папа!», повторенный трижды, и вот уже два крошечных человечка бежали к нему со всех ног.
Пауэрскорт даже удивился, как ловко они лавируют в хаотичном движении вокзальной толпы, ускользая от громоздких тележек, заваленных багажом и огибая полных дам. Время от времени, даже не видя детей, он энергично размахивал рукой, чтобы дать близнецам ориентир. И вдруг, восторженно хохоча, Джульетта и Кристофер оказались у него под ногами и принялись дергать его, теребить и требовать, чтобы он взял их на руки, а то им снизу совсем ничего не видно. Оба, вне себя от счастья, то и дело глядели ему в лицо, чтобы удостовериться в том, что он и впрямь дома, и, удостоверившись, радостно хохотали. Позади этой счастливой троицы шел носильщик с чемоданом и дорожной сумкой в руках.
— Фрэнсис, любовь моя, — сказала леди Люси, поднимая лицо для поцелуя, — кажется, я никогда еще не была так счастлива! Ты вернулся — живой и здоровый! А эти двое, — она кивнула на близнецов, — они просто сами не свои с тех пор, как узнали, что ты приезжаешь! Обещали вести себя хорошо, если их возьмут на вокзал, — и в самом деле, не дрались, не бегали, не шумели! Ну я и поверила, по наивности, ослабила контроль, и когда подняла Джульетту на руки, Кристофер вырвался и побежал, а за ним и она!
— Ничего, ничего, — бормотал Пауэрскорт, сжимая плечо жены. — Мы все вместе, и это отлично!
Три четверти часа спустя в гостиной на Маркем-сквер близнецы все еще не отходили от Пауэрскорта, а он, щекоча их и обнимая, пытался пить чай и вести беседу с женой. Она расспрашивала его о расследовании.
— Там все вполне спокойно, на самом деле, Люси. Множество встреч с чиновниками министерства внутренних дел, дипломатами, долгие разговоры с умником из британского посольства и одной русской княжной, красавицей, она придворная дама императрицы. Она-то и обнаружила, что наш мистер Мартин, судя по всему, непосредственно перед смертью имел аудиенцию у царя.