Смерть на перекрестке
Шрифт:
Не дождавшись ответа, он вновь перебежал улицу и подскочил к следующему дому. И снова — яростный стук в двери и крик-предупреждение. Следующий дом. Следующий… Не добравшись еще до конца улицы, он уже понял: все сработало, как по писаному. Обитатели селения один за другим высыпали из домов. Многие держали свежезапаленные факелы, и в их мерцающем желтом свете Кадзэ явственно увидел: все, абсолютно все деревенские мужчины неплохо вооружены! Самурай бежал все дальше, от дома к дому, — а толпа на ночной улице становилась все гуще. Звучали удивленные голоса:
— Что случилось-то?
— Да, говорят, бандиты! А где ж они?
— Что? Какие бандиты?
— Кто напал?
— Где ж бандиты? Здесь уж?
Кадзэ
Запыхавшийся от бега Кадзэ втиснулся в самую гущу толпы и принялся, тяжело дыша, проталкиваться к ее центру.
— Это кто? Люди, что ж тут творится?!
— Самурай это! Тот, что у Дзиро в доме стоял!
— Где ж бандиты, господин самурай?
Толкаясь плечами и локтями, Кадзэ продирался сквозь человеческий лес, одновременно поглядывая на оружие, которое держали крестьяне. Цепы, серпы — ну, этого следовало ожидать. Но у большинства — копья, мечи, а то и алебарды-нагинаты. Молча, не отвечая ни на какие вопросы, он шел и шел сквозь гомонящую толпу и почти в самом центре заметил-таки пухлую руку, сжимавшую лук.
Прорвался к человеку с луком в руке — о, разочарование, — уперся взглядом в потную, круглую физиономию судьи!
— Б-бог-ги великие, г-гос-под-дин самурай, чт-то случ-чилось? — стуча зубами от ужаса, лепетал судья.
В другой руке толстяка Кадзэ заметил пучок стрел. Вытянул одну из трясущихся пальцев. Судья разжал руку — прочие стрелы рассыпались по земле. Храня невозмутимость на лице, самурай подошел к одному из крестьян, державших факелы. Спокойно рассмотрел стрелу в пляшущем желтом свете.
— Что случилось?! Что?! Соблаговолите отвечать! — Судья медленно, но верно приходил в себя.
Ответом Кадзэ не озаботился. Еще раз тщательно изучил стрелу судьи. Потом обвел неторопливым прищуренным взором гомонящую толпу, убеждаясь, что среди собравшихся более нет ни одного человека с луком.
— Да говорите же наконец! — взорвался судья.
Кадзэ поднял руку, утихомиривая обитателей деревни.
— Люди селения Судзака! — крикнул он громовым голосом. Шепот, выкрики и разговоры тотчас прекратились. Кадзэ еще раз обвел взором встревоженные лица вокруг и продолжал: — Вы сделали все, как и следовало! Ваша отвага и воинская сноровка до смерти напугали бандитов, уже собиравшихся напасть среди ночи на деревню! Поздравляю с победой!
Сказавши это, Кадзэ сразу же пошел прочь, и люди в толпе расступались перед ним, словно стебли высокой летней травы, которую раздвигает плечами путник, неведомо куда бредущий через зеленый луг. И долго еще, возвращаясь в княжеский замок, слышал потом Кадзэ у себя за спиной возбужденные споры крестьян, оставшихся позади.
Деревня Судзака гудела, ровно растревоженный улей. Одни крестьяне предполагали, что неведомо откуда явившийся самурай, не иначе, безумен. Другие спорили — всяко случается, может, ронин захожий правду сказал — спугнули они в последний момент шайку? Третьи же только пофыркивали: ну да, как же! В самый раз деревенщине темной пугать людей господина Куэмона или, коли уж на то пошло, любого другого предводителя разбойничьего! Поспорили, пошумели — и выдохлись. Напряжение необычных ночных событий ослабело. Мало-помалу разошлись люди деревенские по домам и хижинам своим — досыпать.
Ичиро, староста сельский, — тот, верно, последним ушел. Долго стоял в пыли, крутил головой, прикидывал — чего воин поступком своим странным добился? Но потом и он на боковую отправился, побрел устало в крепкий, зажиточный дом, где жена с детьми давным-давно уже на разные голоса сопели. Поставил нагинату на почетное место в углу главной комнаты. Несколько минут смотрел на нее задумчиво. А после отошел в соседний угол и сдвинул оттуда в сторону несколько увесистых мешков риса. Обнажились доски пола. Почти без усилий снял староста пару-другую деревянных плашек. Пошарил руками в земле, пока не наткнулся на кусок старенькой циновки, маскировки ради замазанный грязью. Снял циновку и уставился вниз, в неглубокую дыру, тщательно устланную изнутри рисовой соломой.
После вытащил из кучи хвороста веточку, зажег от еще тлевших в очаге углей и, словно факелом, осветил свой схрон, удовлетворенно осматривая его содержимое. В неверных рыжих всполохах пламени оружие заблестело чисто и остро. В неглубокой дыре, прижатые друг к другу, скрывались два самурайских меча, кинжал и большой боевой лук. Поразмыслив, староста вынул из запретного для простолюдинов тайника кинжал и принялся снова прикрывать дыру циновкой.
Глава 12
Следующим утром Кадзэ с почетом препроводили пред ясные очи князя Манасэ. Перед тем, едва пробудившись, нашел самурай в отведенном ему покое собственную свою одежду — выстиранную, отглаженную, заново сшитую и тщательно зачиненную, так что ныне одет был уж на привычный, неброский лад.
Манасэ вкусам своим экстравагантным не изменил — снова красовался во множестве ярких и роскошных старинных одежд, слои коих создавали сложную, изысканную цветовую гамму. Сидел он на маленькой веранде, выходившей в садик, украшенный камнями и кустами. Кадзэ припомнилось — в Японии эпохи Хэйан, когда и создавала благородная дама Мурасаки свою «Повесть о Гэндзи», по умению правильно располагать по цвету многочисленные кимоно и накидки судили об изяществе и хорошем вкусе женщин. Тонкие сочетания множества оттенков, мастерство, с которым орнаменты одежд словно бы перетекали один в другой, тщательность в создании силуэта, который формировали бесчисленные слои ткани, — все это долженствовало свидетельствовать об аристократизме и безупречном чувстве прекрасного. Интересно, а у мужчин так же было [16] ? Очень уж тщательно уложены складки одеяний Манасэ, очень уж приятное для взора сочетание цветов они образуют…
16
Кадзэ, судя по всему, не слишком хорошо изучал классическую дневниковую прозу эпохи Хэйан. По крайней мере «Дневника» Мурасаки и «Записок у изголовья» Сэй-Сенагон точно не читал, иначе знал бы — да, у знатных придворных кавалеров все было в точности так же.
— Мне доложили, что вы, друг мой, зачем-то устроили вчера ночью в деревне самое нелепое крестьянское сборище… — негромко начал князь, по-прежнему глядя вниз, в сад, и не оборачиваясь к собеседнику.
Кадзэ низко и почтительно поклонился узкой спине Манасэ.
— Простите великодушно, князь, за то, что я дерзнул нарушить мир и покой во вверенной вашему попечению провинции, — заговорил он, — однако я преследовал благую цель — осмотреть оружие, которое держат у себя местные крестьяне. Единственным способом проделать это, не прибегая к затруднительным и долгим тотальным обыскам, было поднять людей ночью, по тревоге. Воин, оказавшийся в нежданной опасности, всегда хватает именно то оружие, к которому особенно привык.