Смерть на перекрестке

Фурутани Дэйл

Манасэ так и раскатился очередным звонким, кокетливым смешком:

— А у вас, дорогой мой, злой язычок! Право, вы мне нравитесь. Здесь, в болоте этом глухом, такая смертная скука… Мечтаешь о свежем ветре — или хоть о ком-нибудь, носящем его имя.

Кадзэ невозмутимо склонил голову.

— Смею ли я спросить вас об обстоятельствах, при которых вам довелось повергнуть генерала Иваки?

— То было во время битвы при Секигахаре, — начал Манасэ скучающим тоном человека, в сотый раз пересказывающего одну и ту же историю. — Удивительная то была битва — при Секигахаре… Двести тысяч воинов в ней участвовали. Еще утром силы противников благородного господина Токугавы далеко превосходили

числом его сторонников. Но как выяснилось, ему удалось достигнуть секретного соглашения о мире и взаимопомощи со многими князьями, которые, как полагали все, должны были выступить против него. В условленное время этим князьям предстояло повернуть свои силы против прежних своих союзников и открыто перейти на сторону Токугавы! К тому же благородному господину Токугаве удалось убедить еще немало князей сохранить нейтралитет и вообще уклониться от участия в сражении. Но все равно — ужасная была битва, вот уж верно — не на жизнь, а на смерть. И исход ее оставался неясным, пока военачальники, втайне преданные Токугаве, не исполнили условия соглашения… Ближе к концу битвы генерал Иваки оторвался от своих телохранителей. И когда он остался один, мне удалось подобраться к нему вплотную и победить в честном бою! — Манасэ изящно всплеснул руками. — Поверьте, то, что я убил его, — чистое везение. Генерал был уже старик, однако мечом владел изумительно.

— Генерал оторвался от своих телохранителей?!

— Именно так. И эти телохранители пришли в ужас, узнав, каковы оказались последствия их нерасторопности. Сколь мне известно, все они прямо на поле боя совершили сэппуку, дабы смертью искупить свою недостаточную верность.

— Первый раз в жизни слышу о генерале, оторвавшемся от своих телохранителей.

— Ну, я уже говорил вам — битва при Секигахаре была весьма удивительным сражением. Войска сражались то на одной стороне, то на другой. Сразу и не разобрать, кто в данный момент с кем бьется. Те, кто на заре считались смертельными врагами, к полудню уже стали союзниками!

— Да. Я знаю.

— А вы сами сражались при Секигахаре?

Кадзэ расхохотался:

— Увы! Мне не посчастливилось поучаствовать в этой легендарной битве! Секигахара изменила судьбу Японии. Войска, поддерживавшие благородных вдову и наследника последнего нашего Тайке, потерпели поражение. И вот теперь госпожа вдова и маленький сын Тайке пребывают в заточении в Осакском замке, а благородный господин Токугава стал истинным правителем нашей страны. Ходят слухи, что очень скоро он провозгласит себя сёгуном, — стало быть, вы, верно, получили эту провинцию в дар не от кого-нибудь, а от будущего сёгуна! А кто перед вами? Простой ронин. И сказать по чести, ронин этот испытывает нечто вроде зависти к вам — человеку, которому удалось не только блестяще проявить себя в битве, но и заслужить в награду целую провинцию!

Манасэ капризно скривил полные губы.

— Да уж, целую провинцию! Жалкую дыру с доходом в сто пятьдесят коку, неизмеримо удаленную от всего, что мне мило и дорого в этой жизни, хотели вы сказать?

Говоря чисто теоретически, если бы новое правительство Токугава отдало подобный приказ, Манасэ смог бы предоставить под его знамена не так уж мало воинов, но на практике от него потребовалось бы привести с собой лишь незначительную часть этого условного числа. Провинция, и верно, с воробьиный носок, — какое уж тут сравнение с другими, с доходами в пятьдесят, а то и в сто тысяч коку! Теми, впрочем, управляют даймё настоящие, древних родов, — а Токугава издавна почитался человеком прижимистым.

— Не будет ли дерзостью с моей стороны полюбопытствовать, откуда вы родом, где выросли? — спросил Кадзэ.

— Ах, я приехал из Исэ, — вздохнул Манасэ о древней провинции у самых берегов Японского моря. — Сердце мое изнывает от тоски по неумолчному плеску волн залива Исэ и аромату свежего морского ветра! Там человек ощущает, что близок к богам. Сам его величество император приезжает в Исэ, чтоб совершить паломничество в Великие святилища и испросить совета у обитающих там всемогущих Аматэрасу-о-миками и Тоеуке-но-о-миками [13] !

13

Аматэрасу-о-миками и Тоеуке-но-о-миками — могущественные божества традиционной японской религии синтоизма.

— Правда ли, что святилища эти выстроены сплошь из неокрашенного дерева кипариса «хиното»?

— Правда. Истинно так!

— Может быть, вам случалось присутствовать и на священной церемонии «сэнгу-сики»?

— Случалось. Правда, я тогда был еще мальчишкой. Ведь церемония эта проводится лишь раз в двадцать лет, но уж зато и паломники, чтоб присутствовать на ней, съезжаются со всей Японии.

— Неужто во время этого обряда все храмовые строения и вправду разрушают, а потом строят новые?

— Представьте себе, да! А паломники и местные жители сохраняют на удачу щепки, оставшиеся после разрушения старых святилищ. О, сколь велико счастье хранить у себя даже крошечную частичку священного храма!

— Вы, верно, очень тоскуете по родным местам…

К своему изумлению, Кадзэ увидел, как темные глаза князя наполнились неподдельными слезами.

— О, как вы правы! — выдохнул Манасэ. — Сельская жизнь предлагает не много развлечений…

В молчании Кадзэ ожидал, пока его собеседник снова овладеет собой.

— Однако не кажется ли вам, — вдруг заметил Манасэ, — что беседа наша принимает слишком печальный оборот? Я намерен до конца использовать все преимущества редкой возможности пообщаться с образованным человеком, неведомо как занесенным в нашу унылую глушь!

Он указал в сторону высокого деревянного бруска толщиной примерно в локоть:

— Не желаете ли сыграть в го? В наших местах мой единственный партнер — болван судья, а он, увы, играет до неприличия скверно.

Кадзэ вежливо поклонился и, сообразно требованиям этикета, на коленях подполз к доске. Поставил ее между собой и Манасэ. Снял с доски одну из закрытых крышками чаш полированного дерева. Пока Манасэ снимал с доски вторую чашу, Кадзэ уже снял крышку со своей. Внутри находились белые камушки для игры в го, сделанные из раковин — идеально обточенные, поблескивающие перламутром и очень дорогие. В чаше князя камушки были черные, столь же совершенной работы. Девятнадцать линий пересекали доску в форме решетки.

Черными играл Манасэ — стало быть, первый ход принадлежал ему. Он зажал камушек между большим и указательным пальцами и опустил на одну из клеток решетки — с хорошо рассчитанной силой, так, чтоб камушек, ударившись о толстую доску, издал мелодичный щелчок. Чтобы усиливать этот приятный звук, в доске было прорезано специальное отверстие, да и стояла она на небольших ножках.

Первые ходы, за которыми последовали стандартные начальные комбинации, именуемые «дзесеки», прошли в быстром темпе — игроки так и метали камушки на доску. В игре го главное — позиция и территория. Если камушек уже занял позицию в одной из клеток — трогать его более нельзя, можно лишь убрать с доски, если он полностью окружен камушками противника. Победитель захватывает большую часть территории — либо путем стратегических комбинаций, либо просто стараясь «уничтожить» как можно больше камушков соперника.