Смерть навылет

Монастырская Анастасия Анатольевна

Но затем пришла расплата. Взамен я должна была убрать (любимое выражение Джокера) моего Колю. Иначе убьют меня. Билеты куплены, визы получены, нас ждут в университетах разных городов. И я должна убрать Колю.

Джокер потребовал невозможного. Кошка не рассчитала мышкины силы. У мышки оказались совсем другие интересы, нежели предполагала кошка. Скажи он пристрелить мать, отца, я бы не стала сомневаться: сделка есть сделка, но Епишин?

И я сломалась. Потерять его навсегда — самый сильный страх из всех, которые я когда-либо испытывала.

Сложно принять решение, но когда ты уже сделал выбор, становится легче. Рассказать или не рассказать? Я позвонила Коле, и мы встретились в нашей маленькой тайной квартирке. Я приехала раньше и ждала его, не включая света. Заслышав поворот ключа, напряглась. Сейчас или никогда.

— Барби, ты здесь?

Заслышав родной голос, я бросилась к нему, зарывшись в мокрую от дождя и снега куртку. Слова опережали сознание, мне казалось, что если не поторопиться, то я могу пропустить что-то важное. Коля рассеянно гладил мои волосы и молчал. Презирает? Ненавидит? Отвергает? Сердце, как мячик в пинг-понге скакало то вверх, то вниз, грозясь разорваться.

— Барби… — мое лицо баюкали теплые дрожащие ладони. — Барби… Я должен убить тебя. Джокер…

Все было понятно и так: Джокер — наш палач и спаситель разыграл свою комбинацию. Бывшие любовники убивают друг друга. Мотивов сколько угодно: от ревности до… ревности. И никто ничего не заподозрит.

— Барби, я должен убить тебя… — его руки поспешно расстегивали на мене блузку. Юбка давно уже лежала на полу. Я переступила через нее, словно через свое прошлое. Белье, пуговки, завязки, ленточки, молнии… Его тело было горячим, почти обжигающим. И невыносимо легким. Как мечта или бытие. Каждое движение было прощанием и прощением. Каждый поцелуй — отпущением прошлых грехов. Каждый его удар — обещанием счастья, которое могло бы случиться и обязательно бы случилось, если бы… Как много их оказалось — этих “если бы”. Знаки вопроса и многоточия. — Барби, я должен убить тебя…

— Убей.

— Не могу, не могу, не могу. Если я тебя сейчас потеряю, то уже никогда не найду.

— Ты никогда меня не потеряешь, обещаю.

Он поцеловал меня в глаза, как покойницу. И холод разлуки вновь окутал наши обнаженные, еще сплетенные тела. Я возвратила этот поцелуй. Два палача. Две жертвы. И нет пути назад. В голове бились строчки единственного стихотворения, которое я написала в своей жизни:

Раз, два, три, четыре, пять,

Я иду тебя искать:

По небесным катакомбам,

В лунной горечи миров,

В переулках звездных ромбов,

В подворотнях облаков.

Коля улыбнулся:

Вышел месяц из тумана,

Сиплый, маленький и пьяный,

Он твои следы запутал

пеплом памяти и снов.

Ангелы играли марши,

ангелы сжигали трупы,

А над городом струился

черный дым ночных костров.

— Я еще тогда тебя сказал, что оно не в рифму.

— А я ответила…

— Ты ответила: “Разве стихи всегда должны быть в рифму? У сердца рифмы не бывает. Только ритм. И у каждого он свой””.

— Ты по-прежнему со мной не согласен?

Мне на грудь легла тяжелая сильная рука:

— Теперь согласен. Не плачь, Барби. Мы что-нибудь придумаем. Обязательно.

Мы ничего не придумали. Бегство — не выход из положения. Вот уже несколько дней, как мы оба должны быть мертвы. Но мы живем, ощущая за спиной дыхания Джокера.

С каждым днем твой голос глуше,

Он давно сроднился с ветром,

Разбивающим неловко

запотевшее окно.

Ты небрежно, словно листья,

ворошишь шальные души

И к тебе летит навстречу

соблазнительное зло.

Господи, нам нужно продержаться всего лишь несколько суток, а там мы будем в безопасности. Почему же Коля не идет? В компьютерном зале полумрак, работает только мой компьютер. Я вздрагиваю от каждого шороха, но упорно стучу по клавишам. Раскаиваясь ли в чем-нибудь? Нет, ни минуты. Все было так, как и должно было быть, и нет в том моей вине. Епишин! Миленький, родненький, где же ты?

— Барби, Барби, ты все-таки сделала по-своему. — Он входит в зал и аккуратно прикрывает за собой дверь. Мы одни. Из-за полумрака я не вижу его лица, но голос… Черт побери, я знаю этот голос! Вот только не думала, что Джокер такой…

— Конечно, ты знаешь меня, — подтверждает Джокер и подходит ближе. Не может быть! Идиотка! Слеподыра! Все время этот человек был рядом, а я ничего не чувствовала. Иногда цена ошибки может оказаться слишком высокой. Кусочки головоломки, смешанные ранее, вдруг встали на свое место. Ай-да, Джокер! Надо же какую комбинацию придумал. В сердце застыла тупая боль: я понимаю, что Коли уже нет в живых. Или, может быть, ему повезет, и он чуть-чуть припозднится за мной по дороге в рай. Сколько всего я не успела.

Но теперь поздно. Ведь так, мой милый Джокер?

— Поздно! — его губы кривятся в чуть смущенной улыбке. — Извини, но за тобой должок. Обещаю, тебе не будет больно. Может, ты хочешь что-нибудь сказать напоследок?

Круглое дуло немигающее смотрит мне в лоб.

— Спасибо.

— Спасибо? — на его лице мелькает изумление, но палец опережает мысль, нажимая на курок.

Мне казалось, будет вечным

наше призрачное счастье,

И в метель из белых линий

я бросалась за тобой.

Но оно февральским утром

Болью кануло в ненастье,

Ангелы сломали крылья,

Пролетая над судьбой…

Раз, два, три, четыре, пять,

Где же мне тебя искать?!

ГЛАВА 20

Где же мне тебя искать?

Я с трудом освободилась от цепких путанок сна. Тяжелого и неправдоподобно страшного. Пять утра. Понедельник. День откровений и неприятных открытий. Неужели Джокер всерьез полагает, что я вечером зарежу своего сотрудника? Бред какой-то. Женя Субботин, конечно, не подарок, кто бы спорил! Но, даже просуммировав все его недостатки, почему-то не хочется его убивать. Может, во мне проснулся запоздалый гуманист? Представляю заголовки газет на следующее утро и себя, закованную в наручники. Милая картинка, ничего не скажешь!