Смерть навылет
Шрифт:
Старческая рука так и повисла щепотью.
— На тебе печать смерти. Не своей — чужой. Но еще можно отвести.
— А надо ли?
Спросил, и сам усомнился. У нас нет намерений, мы следуем за обстоятельствами. Обстоятельства сейчас были такими — спутанными, неясными и потому пугающими. Что впереди — никто не знает. Если смерть — то смерть, если жизнь — то жизнь. Зачем отводить предначертанное?
Старуха ничего не ответила. Темный взгляд потух, черные юбки дернулись на пороге. Так и ушла, ничего не сказав на прощание и не объяснив. Субботин принюхался: в прихожей висел тяжелый запах сандала и ладана. Он поморщился, и раскрыл окна, впустив влажный дождливый воздух. И только вечером, заварив тягучий зеленый чай и закурив сигарету, он вдруг задался вопросом, почему же хозяйка доверила квартиру ему, незнакомому и, прямо скажем, ненадежному в своей странности. Паспорта
Субботин встал и довольно потянулся, открыл балконную дверь и высунул нос на улицу. Напротив желтели окна: тени маленьких человечков без устали двигались подобно живым марионеткам — туда-сюда, сюда-туда. Из комнаты в комнату, из квартиры в квартиру. Он усмехнулся, наблюдая. Чужая жизнь. Маленький домашний спектакль, совсем не рассчитанный на случайного зрителя.
В воздухе как на бельевых веревках висели клочки тумана, ветер раскачивал их рваные полотнища из стороны в сторону, наполняя холодом и сыростью. Внизу, чуть наискосок стояла скульптура белой лошади. На ее шершавом боку кривилось непотребное слово. Крупное и потому еще более непривычное. Субботин вдруг почувствовал себя остроносым ежиком, бредущим с аккуратным узелком своих проблем неизвестно куда и неизвестно за чем. Туман подался вперед, и новосел попятился в выстуженное тепло своей временной норы. Закрыл на защелку дверь и занавесил окно парчовой шторой. Дорогая, наверное.
Здесь вообще все было дорогим и новым. Новая сантехника, виденная только на страницах специализированных журналов, уютная мебель, масса маленьких пустячков, придающих законченность стильному интерьеру. И ни одного живого цветка.
Раздеваясь на ходу, Субботин прошел в ванную комнату и включил воду. Высыпал в большую удобную ванну полпакета ароматической соли и голым сел на краешек, наблюдая, как прозрачная вода становится изумрудной, и на поверхности появляются островки пены. Стоит лишить себя какого-то удовольствия, и оно вмиг приобретает статус счастья.
Зеркало отразило нескладную приземистую фигуру: сморщенные грушки грудей, широковатые бедра с пегой порослью меж ног, складки на животе. Субботин отвернулся. Тело не поспевало за сознанием. Вот только поторопить его пока никак не удавалось.
ГЛАВА 3
Социально востребованный человек должен работать и тем самым приносить пользу обществу. Это раз. Тот, кто приносит пользу обществу, не всегда работает с выгодой для себя. Это два. Но иногда и то, и другое можно совместить. Это три.
Зачем ему нужна была работа, Субботин поначалу и сам не знал. Просто нужна. Чтобы не свихнуться от скуки, одиночества и нахлынувшей свободы, к которой он привыкал мучительно и болезненно. Давила и раздвоенность сознания: иногда он просыпался по ночам, не зная, кто он, где он и зачем он. Сердце дергалось и болело, к векам подступали беспричинные слезы. Он смахивал их сжатым кулаком и зарывался в подушку. Жизнь по чужой матрице на поверку оказалась скучным и не очень интересным занятием. И к тому же очень сложным. Иногда Субботин забывался и совершал досадные, а потому и непростительные глупости. К примеру, под удивленные взгляды пытался попасть в женский туалет или же брал женскую одежду и шел с красивыми яркими тряпками в примерочную. Призрак Барби по-прежнему его преследовал, не давая забыть о собственных комплексах и желаниях.
Единственное, что Субботин знал хорошо, были компьютеры. Даже самая безнадежная техника воспринимала его, как бога: одного прикосновение, и она начинала работать как в старые, добрые времена. Только еще лучше. Родись он в другой стране, стал бы хакером, родись в этой, но чуть раньше или позже — отличным программистом, а так получилось ни то, ни се, но зато способное. И на том спасибо.
Конечно, если он куда-то устроится, то мигом лишится свободы. Это плохо, наверное, хотя с какой стороны посмотреть. Свобода свободой, но куда деться от одиночества? Не с телевизором же разговаривать. Старые друзья и приятели остались в прошлом, новых друзей он заводить боялся, с соседями почти не встречался, опасаясь нездорового любопытства к своей персоне. На улицу выходил только по необходимости — в магазин и обратно. Единственное утешение — Интернет. Но виртуальные собеседники такими и оставались: он путешествовал с сайта на сайт, подолгу зависал в различных чатах и форумах
Дневник Евгения Субботина бессмысленно болтался в сети — за несколько месяцев ни одного посещения или отзыва. Мертвая страничка мертвого человека. Евгений пробежался по датам: несколько дней, описанных так тускло и неинтересно, что даже стало обидно за самого себя. Как можно так жить? От дозы к дозе, теряя собственное “я”.
Из дневника Субботин узнал, что у него есть не только мать и сестра, но еще и куча долгов. Не трудно догадаться, за что. При таком раскладе передоз вполне закономерен. Нельзя сказать, что они не пытались расплатиться. Роскошная квартира, оставшаяся от отца-чиновника, давно продана. Вместо центра мать и сестра ютятся в картонной хрущобе. Но те, кому нужно, и там найдут. С мертвого все спишут, перевесив на ближайших родственников, а с живого или исчезнувшего? На мгновение в нем шевельнулась жалость к двум ни в чем неповинным теткам, которым теперь придется отдуваться за пропавшего родственника, однако искра гуманизма, вспыхнув, тут же и погасла. В этом мире каждый за себя. И он за себя. Он без труда просчитал логику двух родственниц. Сестре надо устраивать личную жизнь, матери хочется покоя и комфорта. Заявить о пропаже Субботина — значит, ввязаться в бюрократическую волокиту. Понятно, что наркомана со стажем искать никто не будет. А ну, как признают погибшим? Тогда и последнего добра можно лишиться, расплачиваясь за наркоту. А так можно соврать, когда придут: он живой, ребята, вчера только звонил. Скрывается! Где? Не знаем! Ищите! При таком раскладе и волки сыты, и овцы целы. Не будут его искать, не будут! По крайней мере, родственники. А вот в отношении бывших компаньонов Субботин был не так уверен. Но не знал, что с этой неуверенностью делать. То ли проигнорировать, то ли уже сейчас начинать бояться. Впрочем, это он всегда успеет: а сейчас надо искать работу.
Все работают, и он пойдет. И будет даже за это получать какие-то деньги. Если, конечно, ему повезет, и он найдет хорошее место. В это верилось с трудом: с его-то историей и сомнительными документами. Логика подсказывала искать частную контору с черными заработками, но природное упрямство подбивало провернуть очередную авантюру: устроиться в государственную структуру или в крупную компанию, где долго и тщательно проверяют биографию каждого сотрудника. Причем не только собственные службы безопасности, но и чиновничий аппарат. Тут каждую буковку сличат, “пробьют” по всем адресам, паролям и явкам, и не дай тебе бог, соврать в личном листке по учету кадров. Однако именно это — “не дай бог” — и подбивало провести опасный эксперимент: обвести вокруг пальца всех и вся, и в первую очередь следователя Сухорукова, разыскивающего свою пропавшую дочь Камиллу. Почему-то этот факт особенно волновал молодого, но амбициозного соискателя на вакантное и хорошо оплачиваемое место. Правда, со временем причины любопытства к деятельности правоохранительных органов несколько смазались под слоем новых проблем.
Единственное, что Субботин знал хорошо, были компьютеры. Даже самая безнадежная техника воспринимала его, как бога: одного прикосновение, и она начинала работать как в старые, добрые времена. Только еще лучше. Родись он в другой стране, стал бы хакером, родись в этой, но чуть раньше или позже — отличным программистом, а так получилось ни то, ни се, но зато способное. И на том спасибо.
Сайт за сайтом, газета за газетой — поиск работы растянулся на недели. И неожиданно для себя Субботин начал паниковать.
Первое исследование рынка труда поубавило оптимизма: в большинстве случаев требовались профессионалы с загадочными буквами MBA, то ли в трудовой книжке, то ли в дипломе. Но поскольку у Субботина не было ни того, ни другого, пришлось немного умерить амбиции. В топ-менеджеры и генеральные директора его точно не возьмут.
Второй рывок показал, что и способное ни то, ни се также бывает востребовано, но тут едва не помешал возраст. По паспорту Субботину было 25, внешне — 18 с хвостиком. Причем хвостик казался слишком уж маленький. Юношеская припухлость, помноженная на неправильный распорядок дня, играла не в его пользу. М-да, слишком уж это различие — биологическое и социальное — бросалось в глаза. Любая странность автоматически становилась минусом. Несколько минусов — очередной отказ. Был и другой, не менее настораживающий фактор: отсутствие документов об образовании. Если тебе 25, то в любом кадровом агентстве задут вполне закономерный вопрос: где ты болтался все эти годы, с момент окончания школы? И что, собственно, делал? Нет диплома? Допустим. Такое пусть и редко, но встречается. Но аттестат о среднем образовании у вас есть?