Смерть навынос
Шрифт:
– Почему – как раб? – непонимающе уставился на друга Мономах. – И как ты хочешь мне угодить? Который час?
– Половина одиннадцатого. Вечера, естес-с-сно.
– Ого!
– Ну да, даешь стране угля – хоть мелкого, но много!
Гурнов скинул пальто и опустился в мягкое кресло, сложившись пополам, словно кукла-марионетка, и скрестив тонкие ноги с острыми коленками.
– Так что ты там говорил про раба? – повторил вопрос Мономах.
– Я сделал вскрытие твоей девочки – ну той, балетной.
– Когда
– Как только, так сразу. Под шумок. Сам понимаешь, бардак, со всеми этими пострадавшими в аварии, трупы складывают пирамидкой… Но я решил, что с теми товарищами все ясно, а вот с пациенткой твоей… Короче, я решил подсуетиться, пока ее родаки не разнесли больничку к чертовой матери!
– У них какая-то шишка знакомая есть в комитете?
– Слава богу, не у них, а у кого-то из знакомых, но и этого достаточно, чтобы напугать Муратова!
– Да, он легко пугается, – скривился Мономах. – Особенно если чувствует, что можно перевалить с больной головы на здоровую!
– Ну с тобой у него ничего не выйдет, хоть он из штанов выпрыгнет от усердия: с девчонкой определенно произошел несчастный случай.
– Не самоубийство?
– Нет, и я докажу это любому следаку.
– Следаку?
– Один уже скачет по больнице, кузнечик, со всеми балакает. До тебя, значит, еще не добрался?
– Меня Нелидова отправила домой отсыпаться. А с тобой он разговаривал?
– Да, и я сказал ему то же, что говорю тебе: несчастный случай. Думается мне, он придерживается той же точки зрения: баба с возу, кобыле легче! Ты ж понимаешь, с самоубийством возни больше и для них, и для нас.
– Почему ты так уверен? – перебил Мономах. – Я понимаю, если бы девочка вывалилась из окна, но она зачем-то выбралась на крышу!
– Этого тебе ни одна гадалка не объяснит! – развел длинными руками Гурнов. – Черт знает, что там в ее глупой голове могло… Слушая, я ж забыл совсем!
Вскочив с места, Гурнов кинулся в прихожую, где оставил сумку. Вернулся он с бутылкой дорогого коньяка.
– Вот! – гордо водрузив ее на стеклянный столик, сказал он. – Ты меня поишь-поишь мейрояновскими подношениями, а я все не отвечаю. Верно, считаешь меня скупердяем?
Доктор Севан Мейроян и в самом деле частенько угощал Мономаха армянским коньяком, которым снабжала его многочисленная ереванская родня.
– Брось, мне одному столько не осилить! – отмахнулся он.
– А твой приживал что, не пьет? – выгнул лохматую бровь патолог.
– Не спаивай мне молодежь!
– И в мыслях не было – нам больше достанется. Слушай, а откуда он вообще взялся, этот твой Салават?
– Сархат, – поправил Мономах. – Так, пришел…
– Приблудился то есть?
– Ну, можно и так сказать. Крышу с ребятами отремонтировал, а теперь по мелочи подсобляет.
– Он у тебя живет?
– В подсобке. Там есть свет
– Я даже не сомневаюсь! Оно тебе надо?
– В смысле?
– С гастарбайтерами вечно проблемы!
– Он хороший парнишка.
– Да я не о том, Вовка! Ты что, вместо отца ему решил стать?
– У него есть отец, только он… ну, за границей, как ты понимаешь.
– Я-то понимаю, только вот, сдается мне, ты по Артемке скучаешь, вот и приютил у себя «сиротку»!
– Да не сирота он, говорю же!
– У нас-то здесь – считай, что сирота, но это не твоя печаль. Ты не обязан подбирать иностранных рабочих, давать им кров и трехразовое питание. Он как, за твой счет кормится?
– Нет, разумеется! – возмутился Мономах. – Во-первых, он работает, строит с бригадой дачи по соседству. Кроме того, по хозяйству помогает мне и Марии Семеновне.
– Так тебе, значит, одной домработницы не хватает – еще домработник понадобился? – хмыкнул Гурнов. – Ну ты рабовладелец!
– Давай вернемся к причине твоего визита, ладно? – поморщился Мономах.
– К бутылке, в смысле? Стаканы-то есть у тебя?
Мономах сходил за бокалами, и Иван разлил коньяк.
– Ты спрашиваешь, почему я настаиваю на несчастном случае? – уточнил он, пригубив напиток и посмаковав его на кончике языка. – Лимончик есть?
– Лимончика нет.
– Жаль… Так вот, у балеринки твоей были проблемы с весом – да ты и сам в курсе, так?
Мономах молча кивнул.
– Килограммов семь до нижнего предела нормы не хватало, ее ветром могло сдуть!
– Мамаша считает, что Калерия могла плохо воспринять мою угрозу кормить ее насильно.
– Эта неудавшаяся «Жизель»?
– С чего ты взял…
– Брось, видно же невооруженным глазом: походка, осанка, шея…
– Я, видишь ли, по костям больше, чем по походке!
– Ну а я, как специалист во всех областях, заявляю: у мамаши определенно балетное прошлое. Сама – сухостой, это ладно, в конце концов, возраст позволяет, но дочка, недавно вышедшая из подросткового возраста, ничего не ела, а мать и не думала волноваться!
– Что в желудке?
– Да ни фига! Как минимум двое суток она не принимала никакой пищи. Мамаша навещала балеринку?
– Каждый день.
– И не приносила гостинцев?
– Я с ней разговаривал, убеждал, что дочери необходимо хорошо питаться, ведь балерина должна быть сильной и выносливой. Кроме того, она должна была выполнять рекомендации реабилитолога, разрабатывать ногу, но была слишком слаба. По-моему, у матери в одно ухо влетало, а из другого – со свистом вылетало! Все твердила, что главное для балерины, если, конечно, она хочет танцевать главные партии, – удобство партнера: он должен легко поднимать ее, не срывая при этом спину. А для этого, видишь ли, необходим минимальный вес!