Смерть наяву

Серова Марина Сергеевна

Голицына замялась.

— Видите ли… В общем… Можно ей остаться вместе с нами?

— Если Ромочка не возражает, — поддакнул супруге Иван Абрамович.

— Да черт с ней, с тетей Пашей, — устало произнес Роальд. — Ой, то есть я хотел сказать: конечно, пускай остается.

— Ну вот и славно! — восхитилась Василиса Гавриловна. — А я сейчас пирог принесу.

Она заспешила на кухню и вскоре вернулась оттуда, неся на вытянутых руках огромный поднос, укрытый — для сохранения тепла — полотенцами.

И началось!

Обед плавно

перетек в ужин, блюда сменялись одно за другим, готовка была домашней, а значит — сытной и располагающей к отрешенному созерцанию.

Водку подсластили рябиновым сиропом, и пилась злодейка легко, быстро и весело, так что народ разомлел уже ко второй бутылке. Я чуть пригубила из первой рюмки, да так и отпивала по глотку с каждым тостом, так что напоить меня у хозяев не получилось.

Впрочем, в этом отношении усердствовал лишь Иван Абрамович, а Василиса Гавриловна, наоборот, всячески поддерживала мое трезвое настроение.

— И правильно, голубушка, не надо вам, молодым, пить, — поучала она меня, опрокидывая очередную рюмку. — Это нам, старикам, простительно…

Несмотря на «неформальную» атмосферу, некоторая напряженность все же чувствовалась, и вскоре я поняла, что причиной тому — мое присутствие.

Более того, эта временами витавшая в воздухе гостиной Голицыных неловкость была как-то связана с соседкой тетей Пашей.

Когда, после второго блюда — и перед десертом, который обещал включить в себя торт, варенья, желе, мармелад, конфеты и домашние пряники плюс пирог с курагой и ватрушка типа «лимонник» — мы вышли с Роальдом на балкон покурить, я поинтересовалась у него:

— Чем вызвано такое привилегированное положение тети Паши?

— Так она тут вроде доброго домового, — рассеянно ответил Голицын.

Роальд изрядно нагрузился — и пищей, и водкой, — заметно порозовел, подобрел и как-то вдруг обрюзг. Его хваленые мускулы бывшего качка теперь казались жировой прослойкой — тем более что солидный животик у кинотелезвезды и действительно уже намечался.

— Знаешь, — незаметно перейдя на «ты», продолжал Голицын, — она как бы на все руки мастер. Ну там починить что или в аптеку сбегать. В общем, как бы незаменимый человек…

Я заметила, что Роальд непроизвольно употребляет московское прилипчивое «как бы» буквально через слово, к месту и не к месту.

Раньше на эту роль претендовали словечки «в общем», «так сказать» — у более-менее образованных слоев и традиционное «бля» — у гегемонов.

Теперь времена изменились, и на фоне тотальной «вирты» — виртуальной реальности, — несущей в себе некоторое сомнение в правдивости и достоверности бытия, воцарилось это «как бы».

Казалось бы, ничего особенного. Но на самом деле речь превращалась в некое подобие мерцающей неуверенности в реальном мире, о котором говорил человек: «я как бы пришел», «как бы все получилось», «как бы честный и знающий политик»…

Говорят, что более тонкие на слух люди взбунтовались и теперь пытаются

ввести в оборот замену «как бы» на четкое и безоговорочное «на самом деле» или в качестве варианта — «по правде».

Но слова-паразиты не приходят и не уходят по желанию того или иного слоя населения. И пока все шло как бы по-старому.

— Тетю Пашу я как бы знаю с детства, — меланхолически произнес Роальд, стряхивая пепел в пустой горшочек из-под цветка, — и дочку ее Маргариту припоминаю. Такая черненькая… Мы еще с ней играли всяко-разно, пока меня в другую школу не перевели…

«Что ж она с собой дочку-то не прихватила?» — сразу же подумала я.

Тетя Паша, надо сказать, производила впечатление довольно загадочное.

Она чем-то напоминала мне скифскую бабу — каменное грубое изваяние, которое раньше украшало развилки дорог, теперь — залы краеведческих музеев. Такая же грузная, некрасивая, себе на уме, сидела тетя Паша за праздничным столом Голицыных, словно ожившая скульптура из доисторических времен.

Соседка с удовольствием ела и пила, но, казалось, она чувствует себя на порядок выше и значительнее, нежели хозяева. Нет-нет, она была вполне приветливой и довольно говорливой, в ее речи не проскальзывало ничего такого, что бы могло подтвердить мое впечатление. И тем не менее я ощущала это вполне явственно. А своей интуиции я привыкла доверять.

— А-а, вот вы где уединились! — хлопнула балконная дверь, и на пороге появился Иван Абрамович. — Пока суд да дело, пока чаек греется, решил тут с вами поболтать. Не помешаю?

Я слегка потеснилась — балкон был узенький, с какими-то низкими перилами, так что делать резких движений тут не рекомендовалось.

— Оп! — ловко протиснулся между нами Голицын-старший.

Он прикурил длинную папиросу «Три богатыря», предварительно смяв мундштук, и, отщелкнув спичку вниз, с неодобрением посмотрел на собственный балкон. Потрогав перила, он пояснил:

— И строят же, мать иху за ногу! А помнишь, Ромка, когда ты еще маленький был, мы тут загородку ставили, чтоб ты промеж прутьев не свалился? А когда подрос, то после выпускного так, прости Господи, блевал, перегнувшись через перила, что тебя мать схватила сзади за ремень, а то б вывалился на фиг.

— Вы как бы преувеличиваете, папа, — сухо ответил Роальд.

— Да ладно! — Иван Абрамович крепко хлопнул его по плечу. — Ты мне вот что лучше скажи: вы как, расписаны уже или просто?..

— Вы про кого? — нахмурился Роальд, с трудом понимая вопрос отца.

Я пришла ему на помощь.

— Иван Абрамович говорит обо мне, — спокойно вмешалась я. — Думаю, нам пора прояснить эту ситуацию, чтобы не возникало двусмысленности. Дело в том, Иван Абрамович, что я и Роальд не находимся между собой в близких отношениях. Скорее, их можно назвать деловыми. Роальд может рассказать подробнее, если захочет.

— Не захочет, — лениво произнес Голицын-младший. — Во всяком случае, сейчас.