Смерть не выбирают (сборник)
Шрифт:
– Что-то же у него было? Какая-нибудь приметная вещь.
– Разве что плащ. Сын Тюнена говорил – новый, импортный.
– Вот и пошуруй в комиссионках.
Левин и Михальченко переглянулись, но Михальченко тут же раздраженно сказал:
– Ты что смееешься! Искать плащ в комиссионках! Да он давно продан, если и попал туда! Это что же – все городские комиссионки обшмонать?!
– Не шмонай, дело твое, – равнодушно ответил Остапчук.
– Да ты знаешь, сколько их!
– Знаю, двадцать четыре.
– Это на год работы!
– Думаю, намного меньше, – вдруг вставил Левин. –
– Радио-фото-электротовары – один, посуда-фаянс, хрусталь и прочее два, детских – два, ювелирный – один, трикотаж – два, дамская одежда и обувь – один, не запинаясь, словно декламировал Остапчук. – Дальше: мебельных – два. Вот и посчитай, куда тебе не надо.
Но подсчитал Левин, быстро, на подвернувшейся бумажке, пока Остапчук говорил.
– Остается верхняя одежда. Таких пять. И универсальных шесть. Всего одиннадцать. Тебе, что, первый раз искать?
– Тюнен исчез в середине апреля. Если плащ был сдан тогда же, то он давно продан. Размер ходовой – пятидесятый. Да он и двух дней не лежал! А вы хотите, чтоб через четыре месяца я искал его в комиссионках! Ну, даете! – замотал головой Михальченко. – Ладно, – успокоившись, сказал он, совершу я такую экскурсию по одиннадцати комиссионкам, уговорили.
– Я тебя не уговариваю, – спокойно, но жестко сказал Левин. – Ты не постовой милиционер, сам должен знать, чего делать, а чего не делать.
18
В десять утра, уже имея адреса комиссионных магазинов, Михальченко, усевшись в машину, командовал Стасику:
– Поехали!
– Куда, Иван Иванович?
– Сегодня у нас с тобой большая экскурсия, и он назвал первый, ближний, адрес.
Михальченко с самого начала не верил в эту затею. Покидая очередной магазин, убедившись, что среди висевших плащей ничего похожего на плащ Тюнена не было, и выслушав от продавщиц один и тот же ответ: "Нет, не помню, может и был такой. Всего не упомнишь", – Михальченко говорил Стасику:
– Двигай дальше. На Привокзальную…
К двум часам, к началу перерыва, из одиннадцати адресов оставалось четыре. Они пообедали в кафе со странным названием "За тыном", съездили на заправочную и снова крутились по городу. Продолжалось это почти до вечера.
Без результата покинув последний магазин, Михальченко сказал шоферу:
– Я, Стасик, человек, можно, сказать, везучий. Случалось, копал такую безнадегу, а все же находил, что искал. А сегодня вытащил пустышку. Знаешь почему? Когда-то один полковник сказал мне: "Опер, который все быстро находит, так же быстро теряет нюх". Так что считай, что господь сегодня пожалел меня, – ухмыльнулся Михальченко.
– Значит завтра опять по магазинам? Хорошо, что бак залили.
– Нет, завтра сделаем иначе.
На этот раз главный редактор журнала "Я – жокей" Матиас Шоор прибыл в Старорецк самолетом из Москвы, куда прилетел на несколько дней по поручению Анерта вести переговоры о совместном издании по заказу туристических фирм ФРГ рекламного буклета. Удачно закончив дела в Москве, Шоор опять сел в самолет и через час сорок был в Старорецке.
Они сидели в кабинете директора завода. Тот разглядывал оттиски. И хотя давно привык к великолепному качеству фотоиллюстраций, все же и на этот раз не мог не подивиться, глядя на глубину, сочность и естественность цвета. И лошади, и наездник (тот парень, которого ему нашли, натурщик Леонид Локоток), и манеж, и луг – все было снято с большим вкусом: не назойливо-рекламно, а как-то даже повествовательно, мол, как с лошадью работают, как выхаживают, объезжают и, наконец, какие это дает результаты. В этом и крылась вся тонкость, ненавязчивость рекламы. Да и парень этот, Локоток, хорош, всем вышел: статью, физиономией, держится свободно, прямо киноактер. Надо его не выпускать из виду, пригодится…
– Нравится? – спросил Шоор.
– Да, хорошая работа… Как съездили в Москву? Удачно?
– Очень. Ваши бюрократы учатся не только говорить слово "бизнес", но и видеть его середину.
– Суть, – поправил директор. – Что ж, дай им Бог… Вы надолго к нам?
– Несколько дней. А потом буду улетать в Москву и домой. Но у меня тут гешефт с этим бюро "След", с господин Левин.
На следующий день к девяти утра Михальченко отправился в контору "Комиссионторга", но директора не застал, секретарша сказала, что того к девяти вызвали в облисполком и порекомендовала подождать. Таких, как Михальченко, ожидающих, в приемной было пять человек, и он с расчетом сел на самый ближний к входу в кабинет стул, чтобы сразу, едва появится хозяин, войти. У секретарши он предварительно выяснил, что директора зовут Богданом Юрьевичем. И сейчас, набравшись терпения, представлял себе, как заерзает этот Богдан Юрьевич, когда услышит просьбу Михальченко: перерыть документы одиннадцати комиссионных магазинов, начиная с 17 апреля…
Прождал Михальченко полтора часа. Распахнув дверь в приемную, директор быстро пересек ее, вошел в кабинет, не дав никому по дороге остановить себя. Михальченко знал этот прием, и потому хозяину удалось опередить его лишь на два шага.
– Послушайте, я только вошел, а вы уже врываетесь. Так же нельзя, стоя между письменным столом и Михальченко, директор журил его.
– Богдан Юрьевич, не сердитесь, – заулыбался Михальченко. Обстоятельства заставляют… У вас хорошее настроение?
– А в чем дело?
– Я вам сейчас его испорчу. Моя фамилия Михальченко, капитан Михальченко, – и как только директор приблизился к своему креслу, быстро уселся сбоку письменного стола.
– Что у вас за дело? – спросил директор, смирившись.
Михальченко посмотрел на него. Человек лет пятидесяти, худощавое лицо, чуть вдавленные виски, облегавшие череп реденькие светлые волосы гладко зачесаны назад. Синий костюм, белая сорочка, красный галстук. "Нормальный конторский, у которого десятки завмагов. И, понятно, жизнь у него тревожная и колготная", – подумал Михальченко, и без особых подробностей рассказал о Тюнене, о плаще, о своих вчерашних поисках.