Смерть от экстаза
Шрифт:
Во всяком случае, Кеннета Грэхема больше нет в этом мире — он не объявится где-нибудь с новым лицом, новыми узорами на сетчатке глаза и отпечатками пальцев, в общем, всем тем, чем могли его снабдить подпольные хранилища.
— Ничего, — сказал врач. — Его мозг практически выжжен. Тех крупиц нервных связей, которые сохранились, недостаточно, чтобы наскрести что-то осмысленное.
— Попробуйте еще раз, — попросил Бера.
Я незаметно вышел из лаборатории. Возможно, попозже я поставлю Бера выпивку; он, похоже, в ней нуждается. Бера был одним из таких людей, в ком сочувствие к ближним очень обострено. Я понимал, что он почти физически чувствует жуткую волну исступления и краха, пережитую Грэхемом, когда он покидал этот мир.
Голограммы из «Моники» прибыли несколько часов назад. Миллер отобрал снимки не только жильцов, снимавших квартиры на 18 — м этаже за последние шесть недель, но также и жильцов семнадцатого и девятнадцатого этажей. Это казалось неслыханным богатством. Меня позабавила мысль, будто кто-то спускался с девятнадцатого этажа через балкон на восемнадцатый в течение шести недель. Но в квартире 1809 не было не то что окон — в ней не было даже наружной стены, не говоря уже о балконе.
Неужели Миллера это тоже забавляло? Чушь! Это даже не могло придти ему в голову! Просто он перестарался, чтобы выказать свое рвение нам помочь.
Никто из жильцов на протяжении всего этого периода не соответствовал известным или подозреваемым сообщникам Лорана. Тогда я вспомнил о двадцати трех возможных людях Лорана из портфеля Оуэна. Я отдал их снимки программисту, не будучи уверенным, что сам справлюсь с компьютером. Он вот-вот должен закончить подготовку программы.
Я позвонил вниз: да, готово.
Я приказал компьютеру сравнить их с голограммами из «Моники».
Ничего! Между ними не было ни единого соответствия!
Следующие два часа я провел, записывая дело Оуэна Джеймисона. Программист переведет его на машинный язык и заложит в компьютер. Мне такое пока не под силу.
Мы снова вернулись к непоследовательным действиям убийцы из версии Ордаца.
Только это, плюс путаница логических тупиков. Благодаря смерти Оуэна в наших руках оказалась целая пачка новых снимков, которые в настоящий момент, возможно, уже устарели. Органлеггеры от одного подозрительного взгляда меняют свои лица. Я закончил вкратце описание сути дела, переслал его программисту и позвонил Джули. Теперь я нуждался в ее защите.
Джули, оказывается, ушла домой.
Я хотел было позвонить Таффи, но остановился, набрав только половину номера. Иногда бывает, что лучше не звонить. Мне нужно пережить плохое настроение самому. Мне нужна пещера, где бы я мог побыть один. По-видимому, выражение лица у меня было такое, что мог лопнуть экран видеофона. Зачем же передавать свое настроение ни в чем не повинной девушке?
И я отправился домой.
Было уже темно, когда я вышел на улицу. Поднявшись по пешеходному переходу над движущимися тротуарами, я стал дожидаться такси на площадке перекрестка. Вскоре такси показалось, с мигающей белой надписью «Свободно» на брюхе. Я сел в такси и вставил кредитную карточку.
Оуэн собирал свои голограммы по всему евроазиатскому материку. Большая часть из них, если не все, принадлежали зарубежным агентам Лорана. Почему же я ожидал обнаружить их в Лос-Анжелесе?
Такси поднялось в светлое ночное небо. Благодаря городским огням, облака под ним превратились в плоский белый шатер. Мы пробили облака и летели над ними. Автопилоту такси не было дела, есть ли у меня возможность любоваться окружающей (или проплывающей внизу?) панорамой.
…Так чем же я теперь располагаю? Кто-то среди десятков обитателей 18 — го этажа был сообщником Лорана. Или так — или непоследовательный убийца из версии Ордаца, очень осторожный, но оставивший Оуэна умирать в течение пяти недель одного, без присмотра.
…А так ли уж маловероятен этот непоследовательный убийца?
Ведь в конце концов, этим убийцей был мой собственный гипотетический Лоран! и он совершал убийства, эти тягчайшие преступления. Он убивал методично, снова и снова, наживая при этом сказочные барыши. РУК не мог до него добраться. Не пришло ли теперь время, когда он стал небрежным?
Как и Грэхем. Как долго этот человек подбирал доноров среди своих покупателей, выбирая несколько совершенно неприметных за год? А потом, два раза за несколько месяцев, он выбрал таких клиентов, отсутствие которых всполошило родственников.
Большинство преступников не отличаются особым умом. У Лорана мозгов хватало, но приспешники его должны быть вполне заурядными людьми. Лорану волей-неволей приходилось иметь дело с заурядными личностями, с теми, кто прибег к преступлениям лишь потому, что у них не хватало ума, на который они могли бы положиться в законной жизни.
Если человек, подобный Лорану, становится небрежен, то именно в этом причина его ошибок. Он подсознательно начинает судить об уме сотрудников РУК по уму своих приспешников. Соблазнившись остроумным замыслом убийства, он мог не обратить внимания на одну-единственную деталь и оставить ее без изменений. Имея советчиком Грэхема, он гораздо лучше разбирался в тонкостях электростимуляции, чем мы. Вероятно, достаточно разбирался, чтобы доверять эффективности пагубного пристрастия к току в случае с Оуэном.
В этом случае, убийцы Оуэна доставили его в эту злополучную квартиру и больше уж никогда не видели. В этом заключался небольшой риск, на который решился Лоран и который оказался оправданным, по крайней мере, на этот раз.
В следующий раз Лоран будет еще небрежней. Когда-нибудь мы поймаем его!
Но не сегодня.
Такси отделилось от вереницы себе подобных и опустилось на крыше моего дома в Голливудских Холмах. Я вышел и направился к лифтам.
Дверь одного из них открылась и из него кто-то вышел.
Что-то предупредило меня, что-то связанное с тем, как двигался этот вышедший из лифта. Я повернулся. Такси могло послужить хорошим прикрытием, но оно уже успело подняться в воздух. Из тени возникло еще несколько силуэтов.
Мне кажется, я уложил двоих прежде, чем что-то кольнуло меня в щеку. Крохотные кристаллики мгновенно растворились в моей крови. Голова сразу закружилась, крыша начала поворачиваться вокруг себя и центробежная сила швырнула мое обмякшее тело ничком. Тени сомкнулись надо мной; потом все кануло в вечность.