Смерть по ходу пьесы
Шрифт:
— Когда это произошло?
— Когда мы решили, что нужно ее написать? Несколько недель назад.
— И с тех пор вы уже написали двадцать страниц?
— Нуда. Это нетрудно.
— Где вы работали? — спросил Карелла.
— В основном у Чака.
— В квартире на Ривер-стрит Северной?
— Да.
— Вы были там вчера вечером?
— Нет.
— А когда вы были там последний раз?
— Кажется, вечером в среду.
— В эту среду?
— Да.
— То есть восьмого апреля?
— Ну
Клинг подумал, что это был один из немногих вечеров на прошлой неделе, когда никого не зарезали и не выбросили из окна.
— Мэдден в этой квартире и жил?
— По-моему, нет.
— Почему вы так считаете?
— По-моему, он просто использовал ее как место для работы.
— Он вам это говорил?
— Нет, просто у меня сложилось такое впечатление.
— А на основании чего оно сложилось?
— В холодильнике вечно было пусто.
— Так вы это заметили?
— Еще бы! Я все время удивлялся, почему он никогда не предлагает мне перекусить. А потом я понял, что ему просто нечего предлагать. В смысле, из еды или выпивки. Там было пусто, как в буфете у мамаши Хаббард.
— Вы не знаете, где он жил на самом деле?
— Наверное, у какой-нибудь женщины.
— Почему вы так считаете?
— Как-то вечером он отправился туда...
— Куда туда?
— Ну, не знаю.
— Тогда откуда вам известно...
— Он сказал, что сегодня нам нужно закончить пораньше, потому что его старуха ждет его дома.
— Он именно так и сказал? Старуха?
— Так и сказал.
— А вам не кажется, что он мог говорить о своей матери?
— Нет, не кажется.
— Но он сказал, что она ждет его дома — так?
— Да, ждет дома.
— Он использовал слово «дом».
— Да. Дома.
— Вы не спрашивали у него, где этот дом?
— Не-а. Это не мое дело.
— Где еще вы работали? Вы сказали, что чаще всего...
— Пару раз мы работали у меня.
— Звонил ли он куда-нибудь? От вас или от себя?
— Вроде бы пару раз звонил.
— Случайно не той самой «старухе», о которой он упоминал?
— Без понятия.
— А кому он звонил, вы не знаете?
— Ну, чаще всего народу из труппы. По поводу всяких театральных дел. Насчет новых страниц, переноса репетиций и всякого такого. Я не особенно прислушивался.
— Вы не знаете, звонил ли он когда-нибудь Джози Билз?
— Ну, звонил. Точно.
— Как он к ней обращался?
— Обращался?
— Не использовал ли он какие-нибудь ласковые слова?
— Нет-нет. Он называл ее просто Джози.
— И говорит только о работе?
— Ну, это так звучало.
— Он никогда не называл ее «дорогая», или «милая», или еще как-нибудь в этом духе?
— При мне ни разу.
— Придерживались ли вы какого-нибудь расписания при работе над пьесой?
— Мы просто договаривались, когда нам обоим будет удобно.
— Безо всякого расписания? Например, по понедельникам, средам и пятницам или по вторникам, четвергам...
— Нет, никаких расписаний не было.
— Работали ли вы во вторник вечером?
Вечер вторника. Тот самый вечер, когда кто-то зарезал Мишель Кассиди.
— В прошлый вторник? — переспросил Джерри. — Нет, не работали.
— А вы не договаривались на этот вечер?
— Нет.
— Вы не знаете, где мог провести этот вечер Мэдден?
— Без понятия.
— А где вы были вчера вечером, мистер Гринбаум? — спросил Клинг.
— Около половины двенадцатого, — уточнил Карелла.
— Дома был. Спал, — ответил Джерри.
— Один?
— К сожалению, да.
— Мистер Гринбаум, как только лаборатория закончит изучать черновик пьесы...
— Лаборатория?
— Да, сэр. Его проверяют на предмет наличия тайнописи, пятен крови и любых...
— О Господи!
— Да, сэр. Во всяком случае, мы обязательно сделаем копию...
— Да зачем? Вы что, хотите ее поставить?
— Мы просто хотим посмотреть на пьесу.
— На пьесу? — переспросил Джерри.
— Или там есть что-нибудь такое, чего нам не следует видеть?
— Это, например...
— Может, вы сами скажете?
— Это вроде персонажа, который сбрасывает другого персонажа с десятого этажа? — поинтересовался Джерри.
— А что, там есть такие персонажи?
— Нету, — заверил их Джерри. — Единственный убитый персонаж — это женщина. Та самая «девушка, что уж мертва».
— Теперь и парень тоже мертв, — напомнил ему Карелла.
Нету больше никакого плавильного горна, вот в чем беда-то. Мы думали, что пригласим их всех к себе, примем в свои объятия, будем лелеять их, как родных, и создадим из сотен народов единый сильный и жизнеспособный народ. Вот такая была идея. На самом деле довольно неплохая идея. Единый народ. Единый добрый, порядочный, храбрый, благородный народ.
Но где-то по дороге идея начала забываться. Она и так прожила дольше большинства других идей — в Америке, где все находится в состоянии непрерывного изменения. В Америке, где всегда есть что-нибудь новенькое: новый президент, новая война, новый телесериал, новый фильм, новое шоу или новый скандальный автор. Если вспомнить о несметном количестве идей, денно и нощно захлестывающих Америку, то неудивительно, что людям начало казаться, что идея смешать все цвета, языки и культуры потеряла свою актуальность. Возможно, это произошло тогда, когда пламя факела, некогда ярко пылавшего над огромным городом — вратами в страну, — начало понемногу меркнуть и стало недостаточно жарким для того, чтобы плавить человеческую руду.