Смерть под кактусом.
Шрифт:
— Матерь божья!
Часы на моей кухне показывали половину одиннадцатого, когда старший следователь Удальцов поднялся, поблагодарил нас с Мегрэныо неизвестно за что и удалился. Юрка вышел вслед за ним, и я услышала, как они шепчутся в коридоре.
Мегрэнь сжала виски руками и, раскачиваясь взад-вперед, прошептала:
— Светка, неужели все это взаправду?
Я вздохнула:
— Не зря мне сегодня кошмар приснился.
Хлопнула входная дверь, вернулся Юрка.
— Что теперь будет? — спросила Мегрэнь, и губы ее скривила жалобная гримаса.
— Что и всегда, — развел руками Юрка, — следствие... Хотя тут...
Он многозначительно пожал плечами, давая понять, что подобные преступления раскрываются далеко не всегда.
— А когда... ее? — нервно клацнув зубами, спросила я.
— Точно сейчас нельзя сказать... Около суток.
— Ножом?
— Нет, задушена.
— А откуда кровь?
— Мочки порвали. Видимо, серьги выдернули...
— Серьги? — изумилась я. — Да они у нее простенькие были...
— Не скажи, — вдруг встряла Мегрэнь, — как раз наоборот. Мы один раз с ней болтали, разговор о камнях зашел. Она свою сережку сняла и говорит: «Видишь, камешек какой невзрачный? Это потому, что ты не разбираешься. Да я их специально и не чищу, чтобы зря глаз не мозолить...» Это, говорит, алмаз. А работа старинная, теперь такие не в моде... Вот так...
— Мне и в голову не приходило, — призналась я. — Выходит, ее могли из-за сережек убить?
Юрка хмыкнул:
— Не исключено, раз так... Если, конечно, нашелся человек, который в этом разбирается...
Я вытащила из бара бутылку конька.
— Просто так все равно не уснуть... Помянем Татьяну Антоновну...
Ближе к полуночи Юрка встал и потянул Мегрэнь за руку:
— Пойдем, поздно уже...
— Юрка, — встревожилась та, — ты ведь у меня останешься? Я одна не могу...
— Останусь, останусь, — недовольно забубнил Юрка, подталкивая осоловевшую от выпитого коньяка сестренку. — А ты как, не боишься?
Он оглянулся, и я замотала головой:
— Нет, я в порядке. Спокойной ночи...
По большому счету, я Юрке соврала. Но сидеть на кухне уже не было сил, ныла спина, и я почти обрадовалась, когда за семейкой Лапкиных захлопнулась дверь. Хотя, казалось бы, после такого безумного дня уснуть может только самый бесчувственный человек. Но глаза упорно слипались, и я поплелась в комнату.
— Может, это просто кошмарный сон? — Проходя мимо, я с надеждой глянула в большое овальное зеркало, висевшее в коридоре.
Зеркало явило взору покрасневшие веки и мешки под глазами, я вздохнула и покачала головой. Одно верно — все это настоящий кошмар.
Я рухнула в кровать как подкошенная. Ноги и руки налились свинцом, и сон навалился, словно большой лохматый медведь, нещадно давя и не принося желанного отдыха. Подушка жгла лицо, одеяло обвивало ноги, я вскакивала, крича, и валилась снова, скуля от жалости к себе самой. Ближе к утру немного полегчало. Но вот ледяные тиски снова стиснули затылок, и, застонав, я попыталась поднять голов>у... Однако тело не хотело слушаться. Кошмар продолжался. Устав от бесплодной борьбы, я подумала: «Я должна проснуться... я обязательно должна проснуться...» Под веками набухли горячие слезы, и жгучие ручейки потекли по щекам... Подушка намокла, а я начала задыхаться... И вдруг поняла, что не сплю...
— Кто здесь?! — рванулась я вверх, но холодные пальцы еще сильнее стиснули голову, рывком вдавив лицо в подушку.
Подавившись собственным криком, я задергалась, пытаясь вырваться. Но рука все давила и давила, виски прокололо вспышкой дикой боли, и сознание поплыло... Тут хватка ослабла, и я судорожно вздохнула, впрочем, уже мало что соображая.
— Ну что, угомонилась? — насмешливо прошептал кто-то, склонившись к самому моему уху. И тихо рассмеялся, так, словно вдалеке глухо ударил хриплый колокол...
А я лежала, уткнувшись в промокшую от слез подушку, дрожа от слепого ужаса. Что это — страшный сон или продолжение дневного кошмара? Кто здесь? Кто сидит рядом, сжимая стальными пальцами мой затылок?
Не знаю, сколько прошло времени: может, час, а может, минута. Мне казалось, что я слышу какие-то звуки. Шорохи... Шаги... Вдруг громко звякнуло стекло. «Ваза...» — неожиданно поняла я, а пальцы на моем затылке чуть заметно дрогнули, и мужской голос раздраженно прошептал:
— Тихо!..
Вскоре кто-то осторожно подошел к моей кровати.
— Нет...
– Нет?
Наступила напряженная тишина, и я отчетливо различила дыхание двух человек. От холодного липкого страха мышцы свело судорогой, потому что я очень хорошо знала, что делают эти двое. Они смотрели на мой затылок и... решали. И я точно знала, что... И если бы я могла закричать... Если бы я могла...
А тот, кто держал меня, глубоко вздохнул, словно о чем-то сожалея, и тихо прошептал:
— Ну, извини...
Колокольный трезвон в голове не прекращался, я осторожно разлепила веки, о чем сразу же пожалела. Солнечный свет резанул по глазам, и я зажмурилась.
«Да это же в дверь звонят...» — неожиданно сообразила я, сбросила ноги с кровати и торопливо шагнула в сторону коридора.
И остановилась как вкопанная. Дверной звонок продолжал заливаться на все лады, а я продолжала разглядывать комнату, напряженно ворочая напрочь отказывающимися сотрудничать мозгами. По совести говоря, все было на месте и в полном порядке. Однако именно это меня и смущало. Ведь гудит же моя голова, словно тот улей, на который наступил Маугли...
Настороженно косясь в сторону входной двери, я на цыпочках направилась в кухню. Но тут в дверь принялись колошматить ногами, и я услышала:
— Светка, ты там весь коньяк прикончила, что ли?
Мегрэнь. Несколько мгновений я моргала на беспрерывно дергающуюся ручку и наконец опомнилась.
— Тайка!
Сердито хмуря брови, подруга шагнула через порог.
— Ты что, спала? Времени-то знаешь сколько? Правда весь коньяк допила?
Я стояла столбом и смотрела не моргая. Мегрэнь поупражнялась в остроумии еще немного и вдруг подозрительно прищурилась: