Смерть под псевдонимом
Шрифт:
Понемногу воспоминания последних дней, мысли о Даше Лучининой, дорожные впечатления одолели Славку, и он заснул над альбомом, положив на него руки и голову.
12
На веранде стояли две плетеные качалки и круглый стол. Вдали синели Западные Балканы.
Майор Котелков уже сдал отчет о десантной операции, и теперь полковник Ватагин беседовал с ним просто так, вперевалочку, уточняя подробности. Прежде всего хотелось понять, как работали летчики, потому что майор в своем несколько нескромном отчете забыл об этой стороне дела. Между тем выяснялось, что летчики работали отлично с той самой минуты, как взлетели в Чернаводах и взяли курс над Болгарией на юго-юго-запад. Колдунов уточнился при подходе и вывел машины на полустанок. Всю ночь летчики не отходили от самолетов, готовые ко всяким случайностям, создали что-то вроде круговой обороны: залетели в глубокий тыл противника, опередив на три суточных перехода подвижные наземные части.
— Видите, как интересно! Награждать надо ребят, а вы об этом ни слова, — мягко укорил Ватагин.
Котелков поглаживал бритую голову, и непонятно было по его хмурому взгляду, согласен ли он с тем, что надо наградить летчиков. Все-таки он припоминал теперь некоторые живые черточки операции:
— Утром доставил я летчикам их новых пассажиров. Дипломаты зубами скрипят, а Колдун закурил трубку. «Покажите, — говорит, — мне этих чудиков…» — Майор рассказывал веселые подробности, но без улыбки. — А у меня своя забота: этих чудиков накормить надо! Болгары везут со всех сел продукты, думают — для нас. «Везите еще», — говорю им…
— Вы бы им сказали: надо и пленных кормить, — заметил Ватагин.
— Стыдно: денег болгарских нету и на огурец!
— Что ж вы думаете — сколько лет они терпели от фашистов, в последний раз не накормили бы? Денег нет… — Ватагин покачал головой. — И почему вы болгарских пограничников обидели, отстранили от операции?
Наконец договорились до дела. Котелков отлично понимал, что Ватагин весь разговор завел из-за одного этого пункта: почему обидели, болгар на полустанке?
— Знаете, товарищ полковник, в таком деле лучше на себя положиться. Доверять никоих не следует.
— Вот в этом-то ваше обычное заблуждение.
Не первый это был разговор между Ватагиным и Котелковым, и оба знали, что скажут друг другу. На этот раз Ватагин был, видимо, крайне недоволен пренебрежительным отношением майора к болгарам, а Котелков втайне торжествовал: что бы там ни было, а фашистская банда заприходована со всеми восемнадцатью баулами захваченной переписки. Крыть нечем, товарищ начальник…
— Вы, товарищ полковник, всё болгар на первый план выдвигаете, а, между прочим, подвели они своего подпоручика, пропустили из поезда к нему убийц… Этот Славчев вообще подозрительный тип.
— Вы уверены, что убийцы из поезда? — Ватагин вынул из ящика стола две бумажки: болгарский текст и его русский перевод. — Вот тот же Славчев, например, довел до сведения штаба Народно-освободительной армии, что им обнаружены конные следы двух всадников на проселке… А что, если они из Софии?… Хорошо крестьяне встречали?
— На руках хотели нести, — хмуро ответил Котелков. — Еле отбился.
Майор догадывался, что полковник не будет сегодня говорить о главном, что составляло все содержание котелковского отчета, — о захвате германского посла. Ватагин отвлекался, подробно расспрашивал, например, о стычке Атанаса Георгиева с послом из-за бочонка с розовым маслом. А стоит ли об этом разговаривать! Котелков процедил сквозь зубы что-то об отсутствии выдержки у болгарина. Полковник поправил складки гимнастерки под ремнем, коротко возразил:
— Болгары любят свою родину, Котелков… И нечего ставить им это в вину.
Они говорили вполголоса. За дверью стонала хозяйкина дочь, неделю, назад бежавшая сюда из Софии. У нее подагра, обострившаяся после трех месяцев ночлегов в сырых бомбоубежищах во время массовых американских налетов на город. Полковник раздобыл ей атофан, боли усилились — врач говорит: хороший признак.
— Вы что хмурый? Не выспались? — спросил Ватагин.
— Нет, ничего, — ответил Котелков. — Квартирьер, черт, с Цаголовым поселил. Разве с ним уснешь?
Ватагин изобразил на лице сочувствие. Кому не известно, что самый темпераментный собеседник — это Сослан Цаголов, веселый красавец, по-кавказски поджарый, смуглый, с насмешливо играющими желвачками на скулах.
— Два болтуна у нас: Цаголов и Шустов, — заметил полковник.
— И оба любят друг друга, — отозвался майор.
— Я их тоже люблю… — кратко скрепил Ватагин. — О чем у Цаголова теперь разговор?
— Все о том же: тоскует по флоту, хочет рапорт писать…
— Не отпущу!..
Давно не беседовали они с такими удобствами: на столе пепельница, бутылка вина, сифон с водой.
— Слушайте, кстати, — вспомнил полковник, откладывая бумаги, — вы не видели еще один документ, доставленный на ваших самолетах? Плюшевый альбом с видами Ярославля.
— Нет, не видел, — ответил Котелков и добавил с усмешкой: — Я и чемоданами посольской фрау не интересовался. Упущение?
— А мне Шустов показал этот альбом.
Майор свирепо шевельнул кожей на бритой голове. Он еще рассчитается с выскочкой, который полчаса назад позволил себе по-адъютантски резво разговаривать с ним, позволил себе выражать крайнюю степень удивления по поводу того, что плюшевый альбом не возбудил интереса.
Видимо, Ватагин догадался, о чем сейчас думает Котелков, потому что вздохнул и примирительно заметил:
— Трудно работать в разведке, если тебе двадцать лет и воображение играет, а ты обречен переписывать спецсообщения. Я имею в виду Шустова.
Ватагин резко поднялся, не похоже на то, как лениво сидел два часа. Качалка пошла ходить за его спиной. Он прошел в комнату и через минуту вернулся с пачкой фотографий, раскинул их веером поверх бумаг на столе.
— Если не считать бабушек и внучек дореволюционного писателя Леонида Андреева и белого генерала Корнилова, то останавливает внимание вот этот мужчина… Кем он только не был в жизни, судя по фотографиям! И куда только его не заносило! Занятно… Я отметил на карте. Всю Юго-Восточную Европу исколесил: от провинции Марамуреш в Северной Трансильвании до Родопских гор.
— Эмигрант, наверно. Трудно найти работу по специальности. Да и какие у них специальности… — небрежно ответил майор Котелков.
— Все-таки поискать этого человека не мешает. А еще раньше — хозяйку альбома.
— Вы уже знаете, чей альбом?
— А это без труда установил Шустов по дарственным надписям на фотографиях. Ее зовут Марина Юрьевна, Мариша.
— Ну что ж, Мариша так Мариша…
Всем своим видом Котелков показывал полковнику, что не считает семейный альбом темой для разговора. Надо, конечно, проверить для порядка, может быть, просто у кого-нибудь в посольском персонале жена — Марина Юрьевна, русская эмигрантка из Ярославля.