Смерть под псевдонимом
Шрифт:
— Очень даже правда, — убежденно сказал Шустов.
— Вы со мной согласны? — Милочка привычно стрельнула глазами в офицера. — Да, постарение… Зачем быть седой, Марина еще понимала, куда ни шло. Кличка «Серебряная» ей была просто к лицу. Но к чему морщинки? Иногда я замечала в ресторане, как она стоит перед большим трюмо, как бы забывшись, с приподнятыми бровями. Да, она нервничала.
Цаголов с удивлением поглядел на Милочку: она говорила теперь последовательно, даже вдумчиво — не подходящий ли момент, чтобы захлопнуть ловушку?
— Что
— Что вы! Я думаю, они расстались навсегда. Все началось из-за ерунды. Они вдруг так страшно поссорились, что у Марины даже температура подскочила и начались рвоты. И ужасно болела голова. Тогда она собралась в полчаса и уехала, даже со мной не простилась.
— А Джордж остался в Софии?
— Не думаю. Что он, глупенький? Мне кажется, он так рад, что разделался с Мариной, что больше никогда и не появится в Софии. Во всяком случае, его приятель Ганс Крафт заехал уже без него. Нужна ли была ему Марина — не знаю. Но ее уже не было.
— Куда она уехала?
— Кажется, в Бухарест. Но если вы ее найдете, не говорите, что это я вам сказала. Крафт обыскал всю квартиру. Он страшно ругался по-немецки. Он так спешил: ваши танки были уже на перевале.
— Что же он искал, этот Крафт? Кстати, кто он?
— Жалкий сотрудник германского посольства, плюгавый фольксдейтч из Баната, третий секретаришка… А что искал? Да то же, что вы… Сувениры.
— Нашел?
— Кое-что. Семейный альбом Ордынцевых. Она, дурочка, думала, что хорошо его спрятала. От меня, но не от этого сумасшедшего фольксдейтча… Знаете, где был альбом? В картонке, которую вы держите в руках… А уехал он — у нас загорелось.
— Это он поджег?
— Нет, какой вы глупенький! Зачем ему? Вероятно, бросил сигарету. Горела гума, ну… как это по-русски? Гума…
— Резина?
— Да, да. Вы, наверно, уже расспрашивали дворника? Он погасил.
— А как вы думаете, зачем Крафту понадобился семейный альбом Марины Юрьевны? — спросил Цаголов.
— Представить себе не могу! Может быть, он хотел сделать приятное Марине, спасти ее реликвии. В альбоме, кажется, были портреты Леонтовича. Немцы так сентиментальны.
Сослан молча улыбнулся. В шляпной картонке пахло эфиром или какой-то непонятной дрянью. Он обнаружил в ней еще автомобильные очки.
Капитан спрыгнул на пол со своей сомнительной добычей:
— Вы разрешите, госпожица, закончить протокол?
— Пожалуйста, — милостиво разрешила Милочка. — И пусть все это забудется.
Она подошла к Шустову и предложила ему то, что привык получать в дар красивый горец.
— Заходите… Без них, не правда ли? — тихо сказала она младшему лейтенанту, показывая пальчиком на капитана и понятых. — Есть такая чисто русская травка…
— Травка?
— Да. Трын-трава. Вы помните, поется: «И порастет травой забвенья…» Вы придете?
Вместе со Славкой завязывали они пачки конфискованных
— Вы милый мальчик! — игриво сказала она, забрасывая движением головы прядь волос со лба.
— Как это сказать по-болгарски? — кисло спросил Сослан, играя желвачками на скулах уже не столько ради дела, а, вернее, по инерции.
— Он много нежен муж! — певуче произнесла кокетка и замерцала на прощание красивыми черными глазами.
Но теперь уже капитан Цаголов торопился к выходу. Он пропустил впереди себя милую болгарскую девушку, на лице которой было написано отвращение, и молчаливого непроницаемого истопника чиновничьего клуба. Последним, позже автоматчиков, с независимым видом садился в машину младший лейтенант Шустов.
19
— Детская игра! Все, что ты напридумал, — это вилами по воде! Сложность момента в том, что мы еще не проглядываем всю цепь событий, а из обрывков можно что угодно насочинять. Особенно, если, как ты, гнуть и выгибать любой факт как удобнее.
— Товарищ полковник, давайте снова по порядку…
В этом ночном разговоре, возникшем случайно во время подписывания деловых бумаг, Ватагин выглядел не похожим на себя — раздраженным и нетерпеливым, а Славка тихо сиял. После обыска у Милочки Костенко, когда так просто объяснилось, что семь портретов в альбоме — это семь похожих на Леонтовича мужчин, обнаруженных Мариной в разных балканских захолустьях, младший лейтенант вдохновенно набросал свою версию и только немного удивился, что полковник не прогнал его сразу, — сердится и все-таки слушает.
— Картина ясна, — навязывал свои догадки младший лейтенант. — Помощник венгерского военного атташе по заданию германского командования систематически заражал конское поголовье. Ордынцева со своими поисками незабвенного Леонтовича была замечательно придуманной декорацией. Милочка сказала: неизвестно, кто из них больше рвался в эти поездки. Ордынцева даже не догадывалась, что Джордж и роман-то с нею завел только потому, что она искала потерянного жениха. Ганс Крафт — подручный графа. Знаете, что рассказал мне один из графских жокеев? Крафт близко к лошади не подходил: боялся. А, как ни странно, на родине, в Банате, у него своя конюшня. Что это значит? Ясно, товарищ полковник?
— Мне-то неясно. А тебя что осенило?
— Там же у них лаборатория находится! Там они на больных лошадях сапную культуру выращивают.
Ватагин только взглянул на адъютанта и весело гаркнул:
— Да куда ж тебя занесла нечистая сила!
— Хорошо, — спокойно уступил Славка. — Выходит, по-вашему, что и альбом не имеет никакого отношения к сапной диверсии?
— Пока не вижу связи.
— По-вашему, выходит, у Атанаса Георгиева искали не альбом, а что-то другое?
— Альбом валялся в канаве.