Смерть под занавес
Шрифт:
– А что у вас есть?
– Все.
– Ну, тогда жюльен и бутерброд с красной рыбой. Да еще чашку кофе и апельсиновый сок.
– Подождите десять минут.
Перекусив, Катя решила, зря не теряя времени, переговорить с заведующей костюмерной. Все равно до прихода Рудика оставалось еще порядочно времени. Худая женщина в темных очках сидела вместе с Линой Юрьевной в небольшой комнате и пила чай.
– Присаживайтесь, - Лина Юрьевна махнула Кате рукой.
– Спасибо, я только что поела в буфете. Вы
– Да вот она, - кивнула Лина Юрьевна на свою соседку, - Антонина Николаевна.
– Катя.
– Оставляю вас.
Когда дверь за Линой Юрьевной закрылась, Катя села напротив костюмерши.
– Скажите, пожалуйста, кто имеет доступ к костюмерной?
– Не поняла.
– Ну, кто может туда свободно войти и взять любую вещь?
Антонина Николаевна задумалась.
– Вообще-то костюмерная закрывается на ключ, но, когда посторонних в театре нет, она бывает открытой.
– То есть любой из актеров может зайти туда и что-нибудь взять?
– Да. А что вы имеете в виду?
– На шее убитого висел голубой шарфик из вашей костюмерной. Кто мог его взять? Только кто-то из актеров и работников театра?
Антонина Николаевна сняла темные очки и положила их перед собой на стол. В ее серых глазах читался испуг.
– Не совсем. Теоретически мог зайти и взять любой человек, хорошо знакомый с внутренним расположением комнат в "Саломее". Могло быть и так.
– А мог кто-то из своих...
Костюмерша кивнула.
– Раньше какие-нибудь вещи пропадали из костюмерной?
– Нет, - она запнулась, - если не считать того, что куда-то запропастился бархатный берет эпохи Возрождения.
– Возрождения?
– поразилась Катя.
Антонина Николаевна рассмеялась:
– Имеется в виду стилизованный под эпоху Возрождения. Ну, короче говоря, модель того времени.
– Понятно. Да, - не удержалась Катя, - скажите, пожалуйста, а что означают странные маски, ленты в костюмерной? Я случайно заглянула туда и очень удивилась.
– Это не костюмерная - это вы, наверное, попали в творческую лабораторию театра. Это совсем, совсем другое.
– Пришел Рудик, - сообщила, заглянув в комнату, Лина Юрьевна.
Рудик сидел перед Катей как Будда, настолько он старался придать себе отрешенный и одновременно просветленно-мудрый вид.
– Я слушаю вас, - голос у него был высокий, ненатуральный.
– Вы давно работаете у Эллы Александровны?
– С самого начала.
– А до этого?
– В студенческом театре МГУ.
– Какие роли играете у Гурдиной?
– Какие дадут, мы не выбираем.
– В тот вечер, кажется, играли "Сон Шекспира в летнюю ночь"?
– Да.
– Вы там были заняты в главной роли?
– В этой пьесе нет второстепенных ролей, все роли, как
– Давно.
– То, что поставила Элла Александровна, не имеет ничего общего с классической пьесой Шекспира. Здесь собраны отрывки из других его пьес, в основном посвященные снам, видениям, здесь есть рассуждения об актерской игре, о смысле театра...
– Интересно. А вы не заметили в тот вечер чего-нибудь необычного?
– Нет, - лицо Рудика было непроницаемо, - абсолютно ничего.
– Значит, вы закончили играть, а потом?
– Потом, как всегда, дали занавес, мы стали выходить на поклоны, сначала все вместе, затем Анжела с Артуром. Когда они уже ушли со сцены, случилась небольшая техническая авария - долго не давали занавес, последней вышла Анжела, она-то и увидела этого человека.
– А вы его не знаете?
– Катя достала из сумки фотографию и передала ее Рудику.
– Нет, я уже об этом говорил.
– Кому?
– Катя слегка подалась вперед.
– Ребятам. Я подошел и сказал. Многих поклонников я уже знаю в лицо, но этот у нас, по-моему, раньше не бывал. Хотя я могу и ошибиться.
– А что вы можете сказать о других актерах?
– Ничего. Коллектив у нас хороший. Правда, мы друг с другом почти не контактируем, в основном только по работе, поэтому никаких сплетен и слухов я не знаю, да и не интересуюсь ими.
– А кем вы хотели стать до того, как пришли на сцену?
На лице Рудика отразилось едва уловимое смятение.
– Не думал об этом.
– А книги по психологии?
– Они не мои - это как бы коллективная библиотека, иногда я заглядываю в них, актер должен быть хорошим психологом, знать, как психологически точно сыграть ту или иную сцену, это очень помогает при работе над текстом.
– Понятно.
Рудик сидел как бы рядом и в то же время очень далеко.
– А что вы можете сказать о Юлии Мироновой?
– Актриса была неплохая, хотя я бы не назвал ее талантливой, как некоторые критики. Может быть, излишне тянула одеяло на себя, в нашем театре это не принято, мы играем в ансамбле. Но в целом...
– А как человек?
– Мне лично она не нравилась. Жесткая и бескомпромиссная. Такая как скажет, так и сделает, не войдет ни в какие обстоятельства.
Голос Рудика звенел, как стрекот кузнечика: звонко, без запинок, на одной ноте. Он мало напоминал актера, скорее мальчика-отличника. У Кати был когда-то такой знакомый, излишне педантичный, нудный и скучный. По-видимому, это был тип людей, для которых жизнь была аккуратно расчерчена, как шахматная доска, и движение можно было совершать только в пределах черно-белых клеток. Казалось, его нельзя было вывести из себя или увидеть возмущенным, взволнованным.