Смерть под занавес
Шрифт:
– Здравствуйте, - сиплым голосом попри-ветствовал Катю хозяин, болею, - и Женя широко улыбнулся.
– Проходите.
Когда-то двухкомнатная квартира теперь пре-вратилась в анфиладу из трех комнат. Дверей нигде не было, в глаза бросались высокие арки, расписанные попугаями и тропическими лианами.
Первая комната служила гостиной и библиотекой одновременно. Книги располагались стройными рядами и были подобраны по цвету. За бордовым рядом следовал темно-розовый, за ним - серый, белый. Почти на полу сверкало
– Я не могу обеспечить вам надлежащий прием, - Женя поминутно трогал рукой горло, как бы проверяя, на месте ли оно.
– Ничего, я не голодная, - бодро ответила Катя.
Женя издал какой-то горловой звук, который мог быть одновременно и смешком, и восклицанием.
– Так о чем вы хотели поговорить?
– Расскажите о себе.
Женя встал, вышел в следующую комнату, а вернувшись, прохрипел:
– Вот листок, здесь все написано. Я в последние годы работаю над своими мемуарами, поэтому биографию заготовил заранее, на последнюю страницу обложки.
Катя внимательно посмотрела на него. Женя сидел, развалившись на диване, предоставив гостье возможность любоваться своим профилем.
– Вы... писатель?
– осторожно спросила Катя. Она знала, как самолюбивы все творческие личности.
Многие знакомые ее юности писали стихи и часто мучили Катю своими просьбами послушать и высказать мнение о стихах друга, брата, знакомого, рано умершего дальнего родственника, случайного попутчика в электричке и так далее. Никто не хотел признаваться в собственных литературных грехах все прятались под вымышленными масками, наподобие Проспера Мериме, выдумавшего Клару Гасуль.
Катя обычно сосредоточенно слушала, иногда для большего эффекта задумчиво смотрела куда-то вдаль, как бы отрешаясь под влиянием божественной поэзии от всего земного, потом бросала взгляд на чтеца, у которого в конце обычно предательски дрожал голос, и говорила только одно слово - "изумительно". Потом следовала робкая пауза. Следующим делом Катя скорбно вопрошала: "Ну, ты куда-нибудь с ними ходил?" - заранее зная ответ. На это, как правило, разражались гневными филиппиками на засилье бюро-кратических элементов в молодежных журналах.
Некоторые шли еще дальше и говорили, что ходить куда-либо предательство по отношению к собственному таланту, все равно он не будет понят заскорузлыми людьми, лучше уж умереть непризнанным. В душе Катя соглашалась с такой постановкой вопроса, но внешне недовольно хмурила брови и молчала. Так что опыт общения с графоманами Катя уже имела.
– Ну, как сказать, милая девушка, - из больного горла внезапно прорезался звучный баритон, - писатель - это ведь состояние души, а не просто профессия. Писателями рождаются.
Катя почему-то подумала о бедном Пегасе, на
– Я, правда, не рассчитываю на шумный успех, я ведь пишу для избранного круга лиц, тех, кто оценит мои скромные воспоминания.
Катя никак не решалась спросить, что же выдающегося успел совершить Женя Сандула в свои неполные сорок лет.
– У меня были очень известные родители, я рос, можно сказать, под сенью Муз.
– Они тоже были писателями?
– выдавила Катя.
– Нет, - Женя строго посмотрел на нее, - они работали в Главлите. Поэтому у нас дома бывали такие имена, такие личности...
– Понимаю, - Катю вдруг осенило, - вы и пишете о них?
– Да, я стараюсь быть беспристрастным, но одновременно строгим. Давать мягкие оценки сквозь призму эпохи и истории.
Сипенье сменилось звонкостью и даже бравур-ностью.
– М-мм, - простонала Катя, ей показалось, что у нее разболелся зуб.
– Так что мою биографию вы прочтете на досуге. Что еще?
– Вы играли в тот вечер, в спектакле "Сон Шекспира в летнюю ночь"?
– Да, играл.
– Вы были все время заняты в спектакле или куда-нибудь отходили, может, вы могли видеть убитого где-то за кулисами?
– Я был занят в первом отделении. А во втором акте я действительно отходил. Я вышел, посидел немного в буфете, съел гусиный паштет, жюльен, салат оливье.
Эти "данные", конечно, представляли для Кати особенный интерес.
– ...Потом вернулся на сцену, меня должны были заколоть и произнести надо мной монолог.
– Ну как, успели?
– Естественно, даже провалялся минутой дольше.
– Женя, а что случилось с занавесом?
– Непонятно, дали раньше. Вообще, спектакль начался раньше обычного.
– Как это?
– А так. Я пришел в буфет и машинально посмотрел на часы, чтобы не опоздать к концу второго акта. Так вот, по моим подсчетам, когда я уходил, должны были произносить определенные слова, а их не было.
– Так, - Катя ощутила непонятное волнение, - и что дальше?
– Ничего, я просто учел этот факт и поэтому вернулся пораньше, чтобы вовремя появиться на сцене.
– Ну а почему это произошло?
– Катя почти кричала.
– Да не волнуйтесь вы так, всякое в нашем деле случается, театр есть театр - сумасшедший мир, нормальным людям в нем не ужиться. Иногда бывают такие накладки, очевидно, часы подвели.
– Да.
– Катя погрузилась в молчание.
Прошло пять минут, Женя снова вошел в роль больного и засипел фистулой.
– А что вы скажете об Элле Александровне?
На секунду Женя растерялся, но быстро овладел собой.
– Прекрасный режиссер, отличный организатор, я ее очень уважаю.