Смерть президента
Шрифт:
С новой эпохой вас, господа хорошие.
Праздник на верхнем этаже Дома продолжался уже несколько часов, и все говорило о том, что закончится он не скоро, сил у гостей и угощений у хозяина явно хватало до утра. Глава администрации Бельниц, человек мордатый и мясистый, начальник милиции Собакарь, тот же Суковатый и другие почетные гости покорной свитой ходили за Цернцицем, а тот, упиваясь ролью хозяина, водил их в свой кабинет, позволил каждому посидеть на председательском месте, с которого гости поднимались совершенно потрясенные, показывал панораму города, и опять гости испуганно восхищались, а их жены тут же принимались искать свои дома и окна, попискивали в сладком ужасе и жались друг к дружке. Потом Цернциц безжалостно отсек этих полноватых коротконогих дам, препоручив их своим заместителям, а сам повел гостей в другой зал, где царствовали иные женщины — победительницы конкурсов. Начальство поначалу было испуганно шарахнулось от красавиц, но те проявили столько нежности и обожания, что задерганные суровыми обязанностями мужчины быстро освоились и потянулись, потянулись к ним с не угасшими еще мужскими желаниями.
Цернциц пьяно улыбался, делал руками плавные, округлые движения, что-то говорил, не замечая даже, что его никто не слушает, а если бы кто и прислушался, то все равно ничего бы не понял. Цернцицу и не нужно было, чтобы его понимали, он наслаждался ролью хозяина, радовался тому, что вечер идет прекрасно, что гости потрясены и подавлены.
Официанты без устали носились между гостями с подносами, уставленными изысканными закусками и напитками, проявляя чудеса ловкости и сноровки. Будь гости потрезвее, будь официанты менее озабочены, возможно, кто-нибудь и обратил бы внимание на то, что один из официантов ведет себя несколько иначе, нежели остальные. Он не старался угодить гостям, не носился между столами, а если и появлялся, то поднос его был пуст, а сам он больше смотрел по сторонам, высматривая что-то одному ему известное. Была еще странность — он все время взглядывал на часы. И уж совсем был бы поражен наблюдательный гость, если бы увидел, как официант, прислонив свой поднос к стене, прошмыгнул в узкий коридор, нащупал в полумраке незаметную дверь, врезанную в дубовую панель, и скользнул в нее, тщательно заперев за собой. Вынув фонарик, официант осветил узкую железную лестницу. Поднявшись на два этажа, он оказался еще перед одной дверью, стальной. Видимо, он был здесь не первый раз — ничто его не удивляло, ничто не останавливало, не озадачивало. Осветив фонариком замочную скважину, он вынул заранее приготовленный ключ и, не торопясь, открыл дверь. Она поддалась тяжело, с ржавым скрипом.
Выйдя на крышу, официант опасливо осмотрелся по сторонам. Но все было спокойно, и он шагнул на открытое, залитое лунным светом пространство. Некоторое время официант напряженно всматривался в темноту, потом снова вынул фонарик и помахал им из стороны в сторону, подавая кому-то сигнал — иначе его действия понять было нельзя. Достав из кармана куртки небольшой передатчик, размером с пачку сигарет, официант выдернул из него антенну.
— Алло! — сказал он негромко. — Меня слышно? Ответьте… Меня слышно?
— Ах ты, тварюга! — услышал он голос позади себя и быстро обернулся. На него мчалось существо из команды Стыця. Будь официант менее увертлив, наверняка был бы смят, опрокинут, а то и попросту сброшен вниз, на такую далекую, почти недоступную землю. Но он успел отшатнуться, и существо пронеслось мимо, жарко дыша яростью. А пока останавливалось, разворачивалось и снова набирало скорость, чтобы все-таки смять официанта, тот с некоторой замедленностью в движениях вынул из-за пояса пистолет с удлиненным стволом и, не произнося ни единого слова, несколько раз бесшумно выстрелил в несущееся прямо на него свирепое существо.
Охранник остановился в двух шагах, в его глазах не было ни страха, ни боли. Только с удивлением смотрел он на пятна крови, расплывающиеся по его белоснежной рубашке.
— Ну? — проговорил официант с улыбкой, понимая, что существо доживает последние секунды своей жизни. — Что скажешь напоследок?
— Ах ты, падлюка, — прошептало существо. — Ах ты, падлюка…
И рухнуло на разогретую за день крышу. Продолжая шептать проклятия, охранник ворочался, и с каждым его движением из нескольких ран в груди выдавливалась кровь, черная в желтом лунном свете.
Официант уже не обращал на него внимания. Сунув пистолет за пояс, он снова взял передатчик.
— Алло! Меня слышно?
— Слышим тебя! — пропищало из коробочки. — Хорошо слышим!
— Я на крыше.
— Как дела?
— Все в порядке. Повторяю — все в порядке.
— Действуем по плану?
— Все по плану, все по плану, — несколько раз повторил официант, опасливо оглядываясь по сторонам — не несется ли на него еще один охранник.
— Можно приземляться?
— Можно. Оставляю на крыше фонарик… Луч указывает на вход… Повторяю — луч фонарика указывает на вход.
— Понял. Приближаемся.
— Спускайтесь по лестнице, дверь открыта… Она ведет в коридор… Там сразу все увидите… Я буду в толпе.
— Раздайся море, говно плывет! — прозвучали в эфире странные слова, но официант, похоже, знал, что они означают и кто их может произнести. Чуть слышный шорох за спиной заставил его вздрогнуть. Не оборачиваясь, он мгновенно отпрыгнул в сторону и успел как раз вовремя — на то место, где он только что стоял, откуда-то сверху, с вентиляционной надстройки свалился еще один охранник. Все с той же замедленностью официант вынул пистолет и опять сделал несколько бесшумных выстрелов — на этот раз в голову существа, превратив ее в бесформенное месиво.
Положив включенный фонарик так, чтобы его узкий луч указывал на стальную дверь, он отошел в сторону и оглянулся. Не заметить фонарик было невозможно. Подойдя к самому ограждению, официант всмотрелся в ночное небо. И увидел то, что искал, — несколько движущихся среди звезд огоньков вертолета. Замерев на секунду, официант услышал даже далекий гул мотора, который становился все громче, внятнее. Значит, вертолет был примерно в трех километрах, значит, через несколько минут будет здесь. А через пять-семь минут начнутся события, и встретить их он должен среди гостей, в толпе, с подносом в руках.
Сбежав по железной лестнице, официант, не открывая двери в коридор, прислушался. Все было спокойно, рядом никого. Тогда он решительно открыл дверь, вышел, но оставил ее приоткрытой, чтобы свет из коридора служил направляющим лучом для его друзей, которые появятся здесь через несколько минут. Проскользнув между гостями, стараясь не потерять ни секунды, он протиснулся к стойке, взял уже приготовленный поднос, уставленный бокалами с шампанским, взвесил его на руке, успел даже подмигнуть красавице, стоявшей за стойкой, — она тоже была из победительниц конкурса, и на божественной головке ее сверкала бриллиантами небольшая золотая корона. Иногда Цернциц мог расщедриться и на такие награды.
Надо сказать, что все победительницы были не просто хороши собой, они отличались неизменно легким, веселым нравом, это было не менее важно для победы, чем длина ног или форма груди. И красавицы, победившие в этой борьбе, обязаны были постоянно улыбаться, радоваться жизни и радовать других. Впрочем, жизнь, которая открывалась перед ними после победы, позволяла без больших усилий держать улыбку. А кто не мог улыбаться по любому поводу и даже без всякого повода, те уходили, их не держали, они были предназначены для другой жизни, полной трудов и забот. Что делать, есть люди, которые именно в бесконечной жизненной суете находят и смысл, и даже радость своего существования.