Смерть придёт на лёгких крыльях
Шрифт:
Зло она бросила амулет в Шепсет. Фаянсовый кулон упал на плиты пола и раскололся. Девушка тихо охнула, упала на колени, собирая осколки. Слезы выступили сами собой, и она до крови закусила губу, чтобы не расплакаться при всех.
Разбитый лик Божества по-прежнему улыбался ей, но теперь его улыбка казалась зловещей. Вот только угроза словно бы была направлена не на Шепсет.
– Тише, госпожа моя, тише. Пока ее вина лишь в том, что она варила снадобья для Владыки. Очень хорошие, действенные снадобья… Кто-то воспользовался этим, вот в чем дело. С ее ведома или нет – нам предстоит разобраться, – уже мягче Сенедж обратился к Шепсет. – Увы, по неопытности твоей и недостаточной мудрости ты оказалась
Повинна… Повинна…
Но где же были стражи Владыки? Как они пропустили врага?..
Запоздало Шепсет поняла, что произнесла эти слова вслух.
– Нерадивые телохранители уже понесли наказание, – сурово сказал Пасаи и перечислил имена – имена, которые жрица хорошо знала! – Их казнили вчера на закате.
– Но ведь… но ведь их там не было! – воскликнула жрица. – В тот день двери охраняли другие воины. Я помню это точно.
– Вот как? – командир стражи переспросил серьезно, но в его взгляде была колкая насмешка. – Боюсь, ты ошибаешься, девочка. Это неудивительно, учитывая твое волнение. Такое потрясение, первой обнаружить… Или, может быть, ты попросту лжешь?
Шепсет захлебнулась возмущением, не в силах поверить, как этот человек перевернул все с ног на голову. Вот так просто солгал при всех, обвинив во лжи ее!
С достоинством она поднялась, сжимая в кулаке осколки амулета так, что острые края рассекли ладонь.
– Я видела то, что видела. Не нужно переубеждать меня в обратном. И если ты повелел казнить отряд Руджека, самых верных телохранителей Владыки – тебе придется ответить за это в Зале Двух Истин [59] . Потому что в этом нет справедливости. – Новая мысль осенила ее, и Шепсет обернулась к Рамсесу. – Господин царевич, ведь ты можешь подтвердить мои слова! Ты был там и помнишь, что на страже стояли другие воины.
59
Зал Двух Истин – согласно древнеегипетской мифологии, в частности описаниям из «Книги Мертвых», это место в Дуате, где Осирис вершит свой суд над душой, а Анубис взвешивает сердце и перо Маат.
Рамсес молчал. Не сразу, но он все же ответил, так и не обернувшись.
– Горе застило мой взор. Я не помню, что я видел: перед моими глазами до сих пор стоит лишь окровавленное тело отца.
Почва ушла из-под ног. Царевич только что отказался засвидетельствовать правду?.. Как он мог?! Но от Шепсет не укрылось, что, сказав это, Рамсес бросил краткий взгляд на мать. Он словно бы… оправдывался перед нею за что-то, почти умолял.
А потом заговорили все остальные, и их голоса смешались в общую обвиняющую какофонию. Никто из собравшихся не мог назвать имя убийцы, даже предположительно. Но одна из жертв, которую они нашли достойной своего гнева, стояла здесь, перед ними, пусть и совершила преступление по недомыслию.
Ужас и осознание собственной беспомощности охватили Шепсет. Девушка понимала, что пощады здесь просить не у кого – все уже решили. Мысль о том, что она тоже повинна в гибели своего Владыки, была невыносима. И эта мысль теперь была глубоко внедрена в само ее сердце. Разве она могла оправдать себя? Часть ее была согласна с голосами обвинителей. Ведь если бы она не умиротворила уставший разум правителя, он бы встретил своего убийцу с мечом…
Шепсет склонилась перед Тией в глубоком поклоне.
– Прошу, госпожа. Ты успеешь казнить меня после. Но прежде позволь мне помочь… позволь найти
«Найди… найди…»
Голоса Тех снова стали явственнее живых. Страх и смятение мешали Шепсет держать границы восприятия запертыми – ее равновесие пошатнулось.
Тия молчала. Жрица медленно распрямилась, подняла взгляд… и ужаснулась, когда один образ наложился на другой.
Женщина, стоявшая напротив нее, была той же самой. Только лицо ее было искажено, кровь заливала белые праздничные одежды, а в опущенной руке она держала кинжал. Кровь капала с острия – капала, капала, пока не залила собой все вокруг…
Владыка Рамсес все же показал Шепсет правду.
Голос Тии запечатал ее судьбу:
– Тебя ждут смерть и забвение.
Глава XIV
32-й год правления Владыки Рамсеса Усермаатра-Мериамона
– Ты же знаешь… знаешь, что я бы никогда не навредила ему, – отчаянно прошептала она, сжимая золотой лотос, подаренный царевичем. – Я любила его всем сердцем, как родного отца, которого никогда не знала.
– Знаю, – мягко сказал он. – Я так хочу верить тебе… и боюсь, я единственный, кто верит. Они жаждут найти убийцу, и в своем справедливом гневе готовы покарать всех, кто хоть сколько-нибудь причастен. Ты в самом деле часто была подле отца, а о твоих колдовских умениях перешептывались многие при дворе. Гиены набросились на жертву… Мой голос тонет в общем хоре обвинений. Я ведь всего лишь младший царевич, сын наложницы или супруги, так никогда и не получившей титул Хемет-Нэсу-Урет [60] .
60
Хемет-Нэсу-Урет (др. егип.) – «Великая Царская Супруга», высший титул для главной из жен фараона (в нашем понимании – царица). Именно дети Великой Царской Супруги, как правило, наследовали трон.
«В моих глазах ты всегда был его достойным наследником», – подумала Шепсет, встречая взгляд царевича.
Ей было страшно, так безумно страшно. Некуда было бежать, и никого не осталось рядом, кроме верного пса.
Но Рамсес пришел к ней, несмотря на все обвинения и на все запреты – и остался. Зря она винила его, что не встал тогда на ее сторону. Все это время он был на ее стороне.
Сколько бы времени у них ни оставалось теперь, Шепсет была бесконечно ему благодарна – единственному человеку, не побоявшемуся протянуть ей руку, не возненавидевшему ее за убийство, которого она не совершала.
Тюрьмой ей стала одна из кладовых храма, с единственным окошком под потолком, откуда днем лился скудный свет. Сюда никому не позволено было приходить – еду и воду оставляли на пороге. Но Рамсес все же сумел найти ее, добиться возможности увидеться. И теперь не собирался уходить до самого конца.
Они сидели друг напротив друга, и единственный светильник разгонял мрак между ними. Царевич сжимал ее руку в своей ладони, поглаживая большим пальцем. И в эти мгновения казалось, будто, кроме них и черного пса, в мире живых больше никого не осталось.