Смерть швейцара
Шрифт:
Все помолчали, переваривая новость. Потом в разговор вступил Собилло. Лениво, цедя сквозь зубы слова, он негромко произнес:
— А вы сами, милейший Евлампий, кем будете? Я понимаю, что вы — краевед и занимаетесь изысканиями в сфере изобразительного искусства. Но у вас есть другая профессия? Сами знаете, специалистов по фрескам раз, два — и обчелся. Их и в Москве-то не сыскать, особенно стоящих.
Ольга сразу поняла, куда гнет ее друг. Однако его сомнения были развеяны насмешливыми словами Евлампия, который чем дольше сидел за одним столом с Собилло, тем все более раскованно себя чувствовал.
— Это вы к тому спрашиваете,
— Не обязательно, — мрачно отозвался Аристарх. — В нашей стране всегда находилось множество добровольных агентов секретных служб. Трудились за «спасибо» по идейным соображениям. И из них-то, из бессребреников этих, самые злобные сыскные псы и получались. Таких примеров множество. Моя семья, в частности, более всего пострадала от усердия подобных «любителей».
— Да учитель я, учитель! — воскликнул обиженный таким подозрением Евлампий, откладывая в сторону вилку. — Учитель географии. Неужели не видно? В свободное время изучаю свой край. Что тут удивительного? Не водку же пить? Хотя, конечно, есть люди, которые совмещают. Да и я, грешный, не против иногда приложиться к бутылочке. Ваше здоровье! — Он поднял рюмку и, обозрев круглым голубым глазом гостей, лихо влил ее в себя.
— Ну конечно, как я сразу не догадался, — поморщившись, сказал Собилло, тоже наливая себе «очищенной». — Конечно же, учитель. Непременно учитель, причем учитель географии. Именно географии. Евлампий, — обратился он к хозяину и, переходя на «ты», — ты меня, пожалуйста, извини. Давай с тобой выпьем и забудем этот разговор.
— Нет, не забудем, — решительно блеснула глазами Ольга, воинственно размахивая столовым ножом. — Евлампий сотрудничал с «Конторой глубокого бурения» и лично — с Меняйленко. А это что-нибудь да значит!
— Ничего это не значит, Оленька, — пробурчал Аристарх. — Или значит, что твоему разлюбезному Александру Тимофеевичу чем-то приглянулся наш хозяин. А ведь он мог, между нами говоря, — криво ухмыльнулся Собилло, — испортить Евлампию жизнь или даже засадить его в психушку — хотя бы уже за то, что тот совал нос туда, куда не надо. Это неважно, куда он совал нос, пусть в древние фрески, главное — совал, а стало быть, мог найти что-нибудь вредное для власти. Захоронение какое-нибудь, к примеру, которое вовсе не следовало бы находить. Краеведы — народ въедливый, недаром ими в те времена занимался Комитет.
— Ну и какой ты из всего этого можешь сделать вывод? — спросила серьезно Ольга так, будто Евлампия и не было рядом с ними. — Что Меняйленко — отвратный тип? Или что наш хозяин — тайный агент?
— Глупости, — сказал Аристарх. — Наоборот, это говорит о том, что любезный твоему сердцу Александр Тимофеевич имеет немалые связи и в состоянии помочь нам с любым расследованием. Это прежде всего. Ну и второе: наш хозяин — человек сведущий, в противном случае такой педант, как Меняйленко, вряд ли стал бы им заниматься — даже из любопытства.
— А я что говорю? — обрадованно вскричал Евлампий, чокаясь с гостями. — Конечно, сведущий. И вы вполне можете на меня положиться. У меня всякая местная достопримечательность по полочкам и по папочкам разложена. — Зацепив на ходу вилкой кусочек ветчины и сноровисто его прожевав, Евлампий кинулся к громоздившемуся в комнате чуть не до потолка стеллажу и погрузился
— Вот, пожалуйста, — сказал он, извлекая с полки очередной фолиант и сдувая с него пыль, смешно надув щеки. — Здесь все, что когда-либо публиковалось по поводу собрания князя Усольцева. Смею заметить, — хитро прищурился Евлампий, — того, что имеется у меня, в архиве нет. Куда до меня архиву! У них что? Сухое описание коллекции, заключения экспертов — и все, а здесь — все репродукции подобраны, сказано, как та или иная картина попала в собственность князя. Критические заметки известных людей. Вас Рогир ван дер Хоолт интересует? Отлично, смотрим на «ха». Из вашего архивного списка как раз страничка с ван дер Хоолтом исчезла, а у меня, пожалуйста, и про него имеется. Хотя материала, конечно, тоже негусто.
Не закончив трапезу, собеседники втроем переместились на диван и погрузились в изучение архива Евлампия. Но о судьбе «Юноши с молитвенно сложенными руками» они узнали и в самом деле немного. В папке, на картонной крышке которой красовались вырезанные из газетной передовицы буквы «хонд — хоре» — «Как в энциклопедии», — подумала еще Ольга — документов набралось бы всего на тощенькую стопочку. Несколько искусствоведческих статей о творчестве художника, вырезанных из разных изданий, пять или шесть репродукций все с тем же молодым человеком в синем камзоле, включая старинную цветную литографию, сделанную с подлинника, и подборка местной первозванской периодики двадцатого года, повествовавшая о коллекции князя и о ее судьбе.
Аристарх хлопнул рукой по пожелтевшему листу печатного органа двадцатых годов под названием «Первозванская правда».
— Вот, изволите ли видеть, — помахал он газетой в воздухе. — Пишут: «...сокровища князя Усольцева будут переданы народу». Об Айвазовском, о Брюллове, даже о Гейнсборо упоминают, а о Рогире ван дер Хоолте ни слова — как будто его и не было.
— Так, может, большевички его того... — многозначительно сказала Ольга, закатив глаза. — Решили с самого начала заныкать. Чтобы потом, при случае, на паровозы поменять? За «Молящегося юношу» им бы шведы наверняка не один паровоз отсыпали.
— Черт его знает, — проворчал Собилло, стряхивая пепел в пепельницу в виде античного щита, на котором пристало возвращаться с поля брани ахейскому герою при неудачном стечении обстоятельств. — Может, и заныкали.
— Ах, девушка, девушка, — укоризненно заметил Евлампий. — Юноша у Рогира не «молящийся», а «с молитвенно сложенными руками». Это понимать надо! И потом — что значит «заныкали»? Не могли. Не имели такой возможности. В городе комиссия работала. И не из большевиков, а из лучших искусствоведов — их сюда на работу лично нарком товарищ Луначарский направил. Так что не могли, как вы выражаетесь, «заныкать».
— Ну, стало быть, по дороге кто-нибудь спер, — сообщил со скептическим видом Собилло, наливая себе в бокал минеральной воды. — Пока картины из Усольцева в Первозванск везли. Обоз, поди, не «каппелевцы» охраняли, а такие же мужики, что и в каждой деревне, только, как тогда писали, «революционно настроенные».
— Правда, Евлампий, — пришла на помощь своему кавалеру Ольга. В тепле она разнежилась и теперь ластилась к своему другу, как кошечка, что со стороны выглядело весьма соблазнительно, но успеху предприятия никак не способствовало. — Вы же сами говорили, что сгорела скорее всего картина в печке какого-нибудь Михрюты.