Смерть швейцара
Шрифт:
— Вы, Александр Тимофеевич, разобрались бы лучше в том, зачем неизвестные люди последовательно распотрошили сначала комнату швейцара, а затем Олину? — иронически бросил князь. Вся эта суета с упаковкой и грошовой картиной начинала его раздражать. Он запахнулся в свой шелковый халат с бранденбурами и закурил греческую сигарету с запахом меда.
— Затрудняюсь сказать вам что-либо определенное, Аристарх Викентьевич, — сообщил свое мнение администратор. — Но, если принять точку зрения Ольги Петровны за основу, в квартире Ауэрштадта и в ее номере что-то искали, причем одни и те же люди.
— Почему что-то? — вскинулась Ольга. — У Ауэрштадта искали картину. Более того, из-за нее его отправили на тот свет.
Меняйленко
— Положим, швейцара «отправили на тот свет» — как вы, Оленька, изволили выразиться — еще до того, как в его комнате состоялся обыск. Кроме того, помнится, что и у вас что-то искали. Уж не ту ли самую картину, часом? Но вы-то какое имеете к ней отношение? — Меняйленко поднялся с кресла и сделал несколько кругов по комнате, заложив за спину короткие руки. Смерив Ольгу хитроватым взглядом, он добавил: — Впрочем, если вы на этом настаиваете, то я вынужден буду предположить, что именно вы отравили старика-швейцара, стащили у него картину и перевезли ее в безопасное место, а злоумышленники, не зная этого, перерыли вашу комнату, полагая, что она у вас. Так-то!
Ольга вспылила.
— У меня есть алиби! В ночь убийства я находилась здесь, в Усольцеве. Сидела на вашем дурацком банкете, а потом гуляла с Аристархом по парку.
Та чудесная ночь была незабываема, и вновь ее образ нежданно всплыл у Ольги в памяти. Закутанный в снежные сугробы парк спускался белыми волнами к застывшей реке. Она делала вокруг Усольцева прихотливый изгиб и в свете луны и редких фонарей, расставленных вдоль крохотной набережной, походила на кривую турецкую саблю. Ольга вложила свою миниатюрную ладошку в сгиб локтя Аристарха и, вдохновенно глядя перед собой и — временами — на сумрачный купол испещренного звездами неба, всем своим существом отдалась прогулке. Поначалу они молчали и лишь втягивали в себя морозный ночной воздух. Под ногами скрипел снег, а попадавшиеся им на пути огромные деревья казались великанами, которых обездвижила воля волшебника.
— То-то же, — молвил Александр Тимофеевич, неожиданно одарив Ольгу добродушной улыбкой. Снова утвердившись в кресле, он снял трубку телефона и попросил, чтобы в номер-люкс принесли завтрак на троих.
— И кофе, побольше кофе, — требовательно произнес он в трубку, после чего, положив ее на рычажки, как ни в чем не бывало снова обратился к Ольге.
— Теперь вы, надеюсь, понимаете всю абсурдность вашего предположения? Пусть даже Ауэрштадт и «спер» этот несчастный «Этюд 312» по какой-то там ведомой только ему причине, но как об этом, спрашивается, могли прознать неизвестные налетчики?
— Ну, это, Александр Тимофеевич, не так уж и трудно, — подал голос Собилло. Сейчас было самое время пустить в ход логические построения, созданные им вчера вечером в отсутствие Ольги. — Стоит только предположить, что их почему— то интересовала именно эта картина, как многое становится ясно. К примеру, на открытии вернисажа присутствовала масса самого разнообразного народа, и злоумышленнику не составило бы большого труда обнаружить, что «Этюд 312» — единственное из всех полотен, взятых из краеведческого музея, не был вывешен. Каково? — Аристарх упер руку в талию и глянул гоголем.
— А уж от этого события протянуть ниточку к Ауэрштадту ничего не стоит, — воскликнула Ольга, положив руку на плечо Собилло. — Ведь и его в тот вечер не было у дверей Собрания!
Меняйленко ухмыльнулся. Сидевшая перед ним красивая пара смотрелась на удивление гармонично. Администратор на мгновение представил себе Ольгу в кринолине, а ее друга — в Павлоградском гусарском мундире, и ему сделалось весело.
— Отлично, ваша светлость. Отлично,
В дверь номера постучали. Вошла горничная с подносом, заставленным чашками, тарелками и тарелочками. Над ними башней возвышался огромный фарфоровый кофейник. Сборище в номере «люкс» возбуждало у нее чрезвычайное любопытство, но вид Меняйленко мгновенно заставил ее отказаться от всяких попыток выяснить, что происходит. Поставив поднос на стол и не без кокетства присев в некоем подобии книксена, она лебедью выплыла из дверей. Хотя толщина дверных створок и исключала всякую возможность подслушивания, по прошествии минуты после ухода горничной Меняйленко поднялся, аккуратно приоткрыл дверь и оглядел коридор.
— Вы, Александр Тимофеевич, прямо какой— то конспиратор... — насмешливо заметил Собилло, наливая Ольге и себе кофе.
— Будешь тут конспиратор, — буркнул администратор. — Комнаты, понимаете ли, стали в Усольцеве потрошить — теперь без этого не обойдешься...
— Александр Тимофеевич, — вдруг продолжила Ольга, разом оставляя в покое и рогалик, который она поначалу принялась прилежно макать в кофе, и красивое плечо Аристарха, на которое опиралась рукою. — А если картина не стоит ни гроша, то все, что со всеми нами произошло, выглядит как пьеса из театра абсурда. Это не жизнь, а прямо Ионеско какой-то! Нет, вы только представьте себе: швейцар ворует какую-то дрянь, но его из-за нее убивают. Более того, приезжают неизвестные люди, переворачивают вверх дном обиталище уже мертвого швейцара — и тоже, между прочим, что-то ищут. Уж не эту ли дрянную картину? Потом появляемся мы с Аристархом и тоже лезем в эту же самую комнату, чтобы найти доказательства, что картину украл именно Ауэрштадт. Но и это еще не все! В тот самый момент, когда мы с Листиком залезли к швейцару, приехала еще одна группа товарищей. Те тоже явно стремились навестить жилплощадь дедушки, и, по-видимому, с теми же намерениями — поискать дедушкин клад. Нет, Александр Тимофеевич, скажите — как вам все это нравится?
— Мне лично — очень не нравится, — ответил Меняйленко. Он настолько разволновался, что, казалось, за его волнением скрывалось нечто большее, чего ни Ольга, ни Листик не представляли. Вместо того чтобы пить кофе, администратор прошел к бару и плеснул себе в пузатую рюмку маслянистого, похожего на жидкий шоколад «Фунтадора». Даже этому очень здоровому человеку потребовалось подкрепление.
Отхлебнув из бокала и помолчав, чтобы его маленькая аудитория прониклась ощущением значимости того, что он собирался сообщить, администратор подошел к окну. На улице давно уже серебрилось февральское утро. Меняйленко веско, так, чтобы каждое его слово свинцовой тяжестью проникло в сознание слушающих, произнес:
— Хочу предложить вам еще один эпизод. Он, милая Оленька, основательно украсит вашу абсурдистскую пьесу в стиле Ионеско. Дело в том, что небезызвестного вам ларечника Сенечку застрелили!
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Аристарх Собилло был удивительно щедр. Отмахнувшись от слабых возражений Ольги, как отмахиваются от лепета неразумного младенца, он повел ее в самый дорогой магазин Первозванска и провел по нему сквозь все залы до единого.