Смерть сказала: может быть

Буало-Нарсежак Пьер Том

Лоб заметил, что время уже позднее, он проголодался, работать его не тянуло, и, впервые в жизни сняв на улице пиджак, он перекинул его через руку. Похоже, он распустился. Переполненные экскурсионные автобусы двигались чуть ли не шагом по запруженным улицам. Гиды или сопровождающие надрывали глотку с микрофоном в руке, заставляя туристов, как по команде, одновременно поворачивать головы. Какого черта она выбрала себе такую дурацкую профессию? Потребность путешествовать? Или же возможность ускользнуть от кого-то или чего-то? А может, в поисках приключений? Сколько у нее было любовников? До этого момента он по наивности

думал, что ее попытка самоубийства – жест отчаяния. Но почему бы и не результат усталости, отвращения? А в таком случае к чему готовить ей почву для новой жизни, которую она наверняка отвергнет? Когда Лоб сел в машину, дышать в ней было невозможно. Он на мгновение заколебался. Как просто, заплатив за номер в отеле, уехать в Женеву! Но в такую жару принять решение невозможно. Завтра тоже еще не поздно…

Назавтра Лоб вернулся в клинику. Стоило ему переступить порог – как он уловил запах духов. Зина открыла пробирку…

– Благодарю вас, – произнесла она.

И улыбка озарила комнату. Лоб, предписавший себе держаться на расстоянии, покраснел.

– Не за что. Это пустячок. Один из друзей подарил мне эти духи для вас. Впрочем…

Лоб уселся у изножья кровати, но, не обладая непосредственностью Флешеля, он не решился взять в свою руку забинтованное запястье. Ему даже трудно было показаться незлопамятным.

– Впрочем, – продолжил он, – я должен рассказать вам об этом человеке. Его зовут Нелли, Филипп Нелли. У его жены старинная парфюмерная фабрика возле Грасса, основанная вроде бы еще во времена Революции, так что судите сами…

На сей раз Зина внимала, широко открыв послушные и серьезные глаза ребенка, который любит занятные истории.

– Это очень крупное предприятие… Если бы я вам сказал, сколько тонн роз, фиалок, всяких цветов там перерабатывают, вы бы мне просто не поверили. Впрочем, вы побываете со мной на этой фабрике, вам наверняка будет интересно…

Время от времени Зина подносила к лицу носовой платок, и запах духов заявлял о себе – сильный, чувственный. Лоб старался не смотреть на девушку.

– Нелли проводит опыты по изобретению новых духов, – продолжал он. – То, что вы сейчас вдыхаете, – аромат, недавно им созданный. Мне он не очень нравится. А вам?

– А мне очень, – пробормотала Зина.

Она возвращалась к жизни, как будто в этой пробирке заключался кислород. Она уже не выглядела такой бледной и, склонив голову, не переставая улыбаться, ожидала продолжения рассказа.

– Итак, Нелли изобретает духи и намерен вскоре открыть магазин. Он ищет себе в помощники надежного человека… Я подумал было о вас.

– Обо мне? – с испуганным видом спросила Зина. – Я никогда не сумею.

– Почему же? Продавать духи не Бог весть как трудно… Вы никогда не работали в магазине?

Улыбка покинула ее лицо, и она с подозрительностью глянула на Лоба.

– Да, – сказала она. – Я работала в книжном магазине. Вы это знали? Вы навели обо мне справки?

Лоб почувствовал, что Зина от него ускользает.

– Нет… Не наводил, если быть точным. По какому праву!… Но проведено полицейское расследование, как и положено в таких случаях. Таким образом, сам того не желая, я узнал о вас некоторые подробности.

– Например?

Голос звучал твердо, враждебно. Лоб чуть было не взбрыкнул. Но дал себе время подумать, прежде чем ответить.

– Моя

специальность – теория вероятности. В наше время страхование жизни… о-о! Все это не представляет для вас ни малейшего интереса… Знайте только, что я хороню знаком с некоторыми трудами профессора Маковски и что его имя внушает мне глубочайшее почтение… Вот почему я хотел бы быть вам полезным.

Расплачется ли она? Зина отпрянула на подушку и спрятала руки под простыней.

– Ведь вы и в самом деле его дочь?

– Да.

– А я… я в какой-то мере его ученик. Теперь вы понимаете, почему я забочусь о вас?.. Супруги Нелли готовы вам помочь. Вы станете прилично зарабатывать, поверьте мне. Однако, если вы предпочли бы вернуться в Страсбург…

– Нет! О-о, нет! – вскричала она.

– Вы боитесь туда возвращаться?

– Нет, просто я слишком много страдала там. Лоб чувствовал, как ему передается ее боль, и встал, желая скрыть волнение. Он сделал вид, что поправляет цветы в вазе, украшающей стол.

– Вы расскажете мне про это потом, – сказал он, стараясь разыгрывать безразличие. – А пока что мы вас устроим получше.

– У меня не осталось денег.

– Не волнуйтесь на этот счет. Ссужать деньгами – тоже моя профессия. Вы мне возместите их через пару месяцев. Мы подыщем вам приятный семейный пансион… А когда Нелли закончит отделку своего магазина… скажем, в сентябре… вы приступите к служебным обязанностям. А пока отдохните. Вы такая худенькая. Едва на ногах стоите.

Он вернулся к кровати, держа руки в карманах, и сказал с отчасти наигранным, отчасти искренним воодушевлением:

– Я за вас в ответе. И хочу, чтобы вы жили, как все; это приказ… Да, да! Жить вовсе не так уж и плохо. Дайте-ка мне руку.

Она протянула ему правую – пострадавшую. Он осторожно взял ее и почувствовал себя до смешного взволнованным.

– Искать смерти, – пробормотал он, – это неприлично. А ведь вы у нас воспитанная девочка.

Ее глаза были совсем рядом. Он прочел в них смятение – оно не проходило.

– Я не сумею вас отблагодарить, – сказала Зина.

– А я и не жду благодарности, – поспешил заверить ее Лоб.

И вдруг она обратила к нему взгляд зрелой женщины, полный необъяснимого страдания.

– Что вы об этом знаете?! – устало произнесла Зина.

Глава 5

Почему?.. Почему она это сделала?.. Теперь больным, одержимым стал Лоб.

Такой вопрос терзал его мозг целыми днями, не отпуская, как затяжная лихорадка. Теперь он непрестанно думал о Зине, как будто она владела тайной, которая непостижимым образом имела отношение к нему. По вечерам он записывал свои наблюдения в школьную тетрадку. На ее обложке он вывел ручкой «Зина». И пытался разобраться, но тщетно. Девушка начала говорить, однако не как человек, раскрывающий душу, а короткими намеками, как бы пол воздействием непроходящей обиды. Лоб решил прибегнуть к ловкому приему и сначала поведать о себе: «Я тоже рос сиротой…» – что вынудило его вернуться к своему детству в Женеве и воскресить те годы, которые больше всего на свете ему хотелось бы забыть, поэтому все его признания отдавали злобой. Зина улыбалась. Лоб нашел лучший способ добиться ее доверия. Они ссорились, наперебой доказывая один другому, что именно его детство было наиболее несчастливым.