Смерть титана. В.И. Ленин
Шрифт:
«Раньше коммунист говорил: «Я отдаю жизнь», и это казалось очень просто, хотя это не всякий раз было так просто. Теперь перед нами, коммунистами, стоит совершенно другая задача. Мы теперь должны всё рассчитывать, и каждый из вас (это уже обращение к залу) должен научиться быть расчетливым».
Потом близкие к этим мысли он повторит в своих самых последних работах. Его состояние, сам факт, что это последние мысли великого человека, придадут им простое величие.
А ведь действительно, выигрышная политика — это политика принципиальная! Вот уже и Владивосток, город далекий, но нашенский, — снова наш. Дальневосточная республика присоединилась к РСФСР.
«Новая экономическая политика! Странное название, — переходит Ленин к главному тезису своей речи; надо объяснить, он пытается заглянуть в будущее, проверяет на народе ход собственных рассуждений. — Эта политика — новая экономическая политика, названная так потому, что она поворачивает назад. Мы сейчас отступаем…»
Зал слушает с огромным напряжением рассуждения вождя. В большой, почти часовой речи, когда потом ее напечатали на газетной странице, оказалось всего одиннадцать абзацев. Все сконцентрировано. Как опытный оратор, Ленин поворачивает мысль разными сторонами, но всё время бьет в одну точку. Зал взрывается аплодисментами на фразе: «Ни одного из старых завоеваний мы не отдадим». Это дань не только традиционной революционной риторике, но и ленинским убеждениям. Он итожит: «Мы социализм протащили в повседневную жизнь и тут должны разобраться. Вот что составляет задачу нашего дня, вот что составляет задачу нашей эпохи».
Расплата для этого человека, все время играющего с судьбой и бросающего ей вызов, наступает очень скоро. 13 декабря у Ленина случилось два тяжелых приступа с парезом конечностей и полной потерей речи.
А 24 декабря Сталин собрал совещание, которое постановило:
«1. Владимиру Ильичу предоставляется право диктовать ежедневно 5-10 минут, но это не должно носить характера переписки, и на эти записки Владимир Ильич не должен ждать ответа. Свидания запрещаются.
2. Ни друзья, ни домашние не должны сообщать Владимиру Ильичу ничего из политической жизни, чтобы этим не давать материала для размышлений и волнений».
Никто против этого не протестовал. Каждый из народных вождей рассчитывал выиграть в одиночку.
Наконец-то раздираемое противоречиями и внутренней неприязнью друг к другу Политбюро смогло изолировать Ленина от каких бы то ни было влияний и сведений извне. Лишило инициативы. Этому замечательному мыслителю и оратору (каковым сам Сталин никогда не был, его удел — это кабинетные решения, поправки, дополнения; собственные речи только в том случае, если внимание обеспечено сторонниками, он не человек дискуссии), способному увлечь зал и повернуть сложившееся мнение аудитории — а это случалось неоднократно, — уже не к кому обращаться.
Как в мавзолее, он замурован в недрах собственной кремлевской квартиры. Есть только телефон, к которому ему нельзя подходить (этот телефон чуть позже сыграет в его судьбе роковую роль), да два секретаря: Фотиева и Гляссер. Иногда к ним присоединяется Шушаник Манучарьянц и М. А. Володичева, поддежуривала и Н. С. Аллилуева. Это жена Сталина, в 1932-м она покончит с собой — одна из версий — после публичного оскорбления, нанесенного ей мужем на кремлевском банкете. Ее похоронят на Новодевичьем кладбище: памятник с белой мраморной розой. Та роза, которая была у нее в волосах в ночь накануне смерти, или роза как символ молчания?
Секретари — это связные, адъютанты и доверенные лица Ленина. Он практически может действовать только через них. Но, судя по всему, Фотиева, прожившая после смерти Ленина в почете всю долгую жизнь и заработавшая улицу своего имени в Москве, была не вполне лояльна к своему патрону. Похоже, именно она показала Сталину знаменитую тайную приписку от 4 января, «добавление» к письму съезду партии, продиктованную Лениным 23-25 декабря.
В этом положении для Сталина удержать ситуацию — уже значило в случае ленинской смерти стать первым, стать претендентом на его место. Сей повар острых блюд сумел законсервировать выгодный для него момент.
Существует поразительный человеческий документ, названный «Дневником дежурных секретарей В. И. Ленина». Есть смысл рассматривать ту его часть, которая непосредственно относится ко времени самой болезни. Это — ноябрь 1922 — март 1923-го.
С 6 марта, когда после молниеносного обмена записками со Сталиным здоровье Ленина ухудшилось уже катастрофически, он стал неопасен. Он уже ничего не диктовал и ничего не писал. Его перевезли в Горки, врачи имитировали лечение, близкие надеялись на выздоровление, массы еще жили в вере, что есть у земли хозяин, а у бедных — заступник, исполнитель их чаяний. А вожди глухо грызлись за невиданный для них шанс стать первым помещиком земли Русской.
В разграфленной тетради Дневника ленинские секретари записывали все поручения, письма, факты диктовок Ленина, факт подготовки и поиска материалов, отправки и передачи статей и записок, телефонные звонки. Как бы понимая, что они работают на историю, записывали отдельные разговоры с принципалом, свои впечатления от тех или иных эпизодов работы. Временами при чтении Дневника чувствуется, что та или иная фраза вставлена для самооправдания, а иногда и для другого, постороннего, проверяющего взгляда. Порой проговаривались, но это отдельная тема. В специальной графе фиксировалось исполнение поручений.
Не следует думать, будто Ленин не понимал, что происходит вокруг него.
«Владимиру Ильичу хуже. Сильная головная боль. Вызвал меня, — это пишет в Дневнике Фотиева, — на несколько минут. По словам Марии Ильиничны, его расстроили врачи до такой степени, что у него дрожали губы. Ферстер накануне сказал, что ему категорически запрещены газеты, свидания и политическая информация. На вопрос, что он понимает под последним, Ферстер ответил: «Ну, вот, например, вас интересует вопрос о переписи советских служащих». По-видимому, эта осведомленность врачей расстроила Владимира Ильича. По-видимому, кроме того, у Владимира Ильича создалось впечатление, что не врачи дают указание Центральному Комитету, а Центральный Комитет дает инструкцию врачам».
Эта запись датируется уже февралем 1923-го, но можно предположить, что высказанное — это продуманное раньше. Ленин начал «отстреливаться», как только после декабрьских приступов сделался пленником своей кремлевской квартиры.
Уходит текучка работы, он сосредоточивается на общих задачах жизни страны при новом строе. А, собственно, почему новый революционный строй должен в своих организационных конструкциях копировать старый? И почему в хозяйственном и культурном строительстве надо двигаться наезженными путями? Он крепко задумывается над характером противоречий между крестьянами и рабочими и над тем, как эти противоречия преодолеть. Документы, которые он создает в это время, настолько просты, что требуется определенное интеллектуальное мужество для того, чтобы в полной мере понять и осмыслить их. Я абсолютно уверен, что они не были поняты ленинскими наследниками.