Смерть титана. В.И. Ленин
Шрифт:
Через Крупскую в январе ему подобрали целую гору книг по этому вопросу. По своему обыкновению он вгрызся в эту литературу и вдруг почувствовал, что он на абсолютно правильном пути. Он знал этот восторг интеллектуальной удачи и предвосхищения темы.
Она кажется вполне очевидной при первом чтении, эта статья, но в ее простоте открытие столь же универсальное, как закон всемирного тяготения. Удивительная вещь, Ньютону понадобилась то ли холера, то ли чума в Лондоне, чтобы уехать и в осенней тиши поместья осмыслить это хрестоматийное яблоко, оторвавшееся от ветки родимой, а Ленину потребовалась собственная смертельная болезнь. До этого были другие задачи: борьба с царизмом, гражданская война, интервенция, неимоверные усилия по удержанию власти…
А сколько
Просвета не было. Казалось, что многое и очень многое, дабы оно никогда не вернулось, уже без рассуждения было разрушено, но вот со строительством нового мира все было по-прежнему очень неясно. Эта была какая-то притягательная и миражная даль горизонта.
Слова «коммунизм» и «социализм» были замечательными словами, при произнесении их будто бы сладко становилось во рту, и всем, пока не начинали конкретизировать смысл этих слов, все было понятно, ясно и доходчиво, но как же все-таки строить этот радостный и сладкий мир? Каким же образом строить этот прекрасный, как рай, социализм и коммунизм? Нельзя же все время повседневную и в сущности простую жизнь делать счастливой лишь через благодатное насилие! А коммунизм и социализм — это просто достойная обычная жизнь без принуждения. То есть без голода, без ощущения трагичности собственной судьбы, но и не жизнь Иванушки на печи. Это как бы еще и душевное состояние. И путь в это душевное состояние, базирующееся на достатке, — через кооперацию.
Вот оно — найденное и точное слово, надо только теперь развернуть его в понятие. Ну да, конечно, в мечтаниях старых кооператоров много фантазии. Но когда свержение государства эксплуататоров состоялось, теперь многое из того, что было фантастического, даже романтического, даже пошлого в мечтаниях, становится самой неподкрашенной действительностью.
Ну, как же он, старый и опытный экономист и, пожалуй, не менее опытный марксист (в конце концов, кому знаменитая энциклопедия Брокгауза и Ефрона в свое время заказала статью о Марксе, — а они-то уж знали, кому что заказывать, — именно ему, В. И. Ульянову, ставшему потом Лениным) чуть было не проворонил в марксизме главного? Вот он, основной тезис его статьи. По своему обыкновению он всегда начинал с мысли, с логически и политически весомого, а уж потом начинал разматывать всю цепь, следующую за этой мыслью задачу. Сначала политика, за ней — экономика. Впрочем, чаще экономика тащит за собою политику.
«У нас, действительно, раз государственная власть в руках рабочего класса, раз этой государственной власти принадлежат все средства производства, — предполагал и думал Ленин, — у нас, действительно, задачей осталось только кооперирование населения». Каждый хозяин — а какой крестьянин не хочет быть хозяином? — каждый наблюдатель, каждый понимает, что его усилия связаны с усилиями и стараниями других. Ну, конечно, при условии максимального кооперирования населения само собой достигает цели тот социализм, который ранее вызывал законные насмешки, улыбку и пренебрежительное отношение к себе людей, справедливо, наверное, убежденных в необходимости классовой борьбы и борьбы за политическую власть. Ну неужели всю жизнь необходимо только бороться?
Здесь, наверное, Ленин ухмыльнулся: такие люди были. Он только не предполагал, с какой безжалостной энергией они позже претворят его соображение о максимальном кооперировании населения!
Сама жизнь подтолкнула его именно к подобному решению жизненной проблемы. Сначала был нэп, собственно, и давший толчок, и недаром он так за него дрался, доказывая, что нэп — это спланированное и стратегическое отступление, которое неизбежно, если выдержать характер и быть последовательным, приведет к победе. С так называемым военным коммунизмом, который стал необходимостью во время гражданской войны, вернее, с подобным методом распределения советскому чиновнику, конечно, легче. Можно и себе взять побольше, и воспрепятствовать, чтобы побольше не оказалось у другого. Советский новый чиновник — он дикий, несмотря на все чистки и революционные убеждения. Ему необходимо не только, чтобы у него был автомобиль и у его жены фильдекосовые чулочки, а чтобы у его коллеги автомобиля и телефонного аппарата не было и чтобы жена коллеги ходила в лаптях.
Вот главное: в нэпе мы нашли ту степень соединения частного интереса, частного торгового интереса, проверки и контроля его государством, степень подчинения его общим интересам, которая раньше составляла камень преткновения для многих и многих социалистов.
Ну, а дальше написание статьи для Ленина стало делом техники. Конечно, с нэпом перегнули, уповая только на экономические нэповские отношения, надо было параллельно заботиться о кооперации. Этому неожиданному нэпману дали и кредиты, и государственные льготы. А вот теперь необходимо с такой же настойчивостью и в первую очередь ощутимо-материально помогать кооперации. Ни один общественный строй не возникает без финансовой поддержки определенного класса. Но поддерживать надо не любой кооперативный оборот — поступать, не думая, на это мы мастаки! — а только тот, в котором действительно участвуют действительные массы населения. Это последнее, подумалось диктующему эти строки Ленину, надо обязательно подчеркнуть или как-нибудь выделить слова «действительно участвуют действительные массы населения». А то от административного восторга напомогают под видом помощи кооперативам черт знает кому. «Собственно говоря, нам осталось «только» одно: сделать наше население настолько «цивилизованным», чтобы оно поняло все выгоды от поголовного участия в кооперации и наладило это участие. «Только» это. Никакие другие премудрости не нужны теперь для того, чтобы перейти к социализму. Но для того, чтобы совершить это «только», нужен целый переворот, целая полоса культурного развития всей народной массы». И пожалуй, мы сможем пройти эту эпоху в одно-два десятилетия, размечталось Ленину.
Но он тут же себя и осадил обычными сомнениями: без этой исторической эпохи, то есть без поголовной грамотности, без достаточной степени толковости, без достаточной степени приучения населения к тому, чтобы пользоваться книжками, и без материальной основы нам своей цели не достигнуть, «…ряд привилегий экономических, финансовых и банковских — кооперации; в этом должна состоять поддержка нашим социалистическим государством нового принципа организации населения… но не иначе, как на общественной земле, и не иначе, как под контролем государственной власти, принадлежащей рабочему классу…»
В чем состоит фантастичность планов старых кооператоров, начиная с Роберта Оуэна? В том, что они мечтали о мирном преобразовании современного общества без учета таких основных вопросов, как вопрос о классовой борьбе, о завоевании политической власти рабочим классом, о свержении господства класса эксплуататоров. Мирное врастание социализма. Поэтому-то в их «кооперативном» социализме было нечто романтическое, даже пошлое в мечтаниях о том, как простым кооперированием населения можно превратить классовых врагов в классовых сотрудников и классовую войну — в классовый мир (так называемый гражданский мир).
Две последние ленинские работы — «Как нам реорганизовать Рабкрин (Предложение XII съезду партии)» и «Лучше меньше, да лучше» — всё та же тревога о недостаточности контроля за увлекающимися излишним администрированием соратниками. И, констатируя: «Наш госаппарат, за исключением Наркоминдела, в наибольшей степени представляет из себя пережиток старого… только слегка подкрашен сверху». Ленин под маркой реорганизации Рабоче-крестьянской инспекции предлагает всё те же перемены в политическом строе страны, которые он имел в виду в «Письме к съезду».