Смерть в чужой стране
Шрифт:
Вместо того чтобы пойти в свой кабинет, он спустился вниз и вошел в главный офис. Вьянелло вернулся из больницы и сидел за своим столом, откинувшись на спинку стула, прижав к уху телефонную трубку. Увидев входящего Брунетти, он прервал разговор.
— Да, синьор? — спросил он.
Брунетти прислонился к краю стола.
— Этот Вискарди, как он вам показался, когда вы с ним разговаривали?
— Расстроенным. Он всю ночь пробыл в общей палате, ему удалось добиться, чтобы его перевели в одноместную…
— Как ему это удалось? — прервал Брунетти.
Вьянелло пожал плечами. Казино — не единственное общественное учреждение в городе, над
— Наверное, он кого-то там знает или знает, кому позвонить. Люди вроде него всегда это знают. — Судя по тону Вьянелло, не похоже было, чтобы Вискарди вызвал у него симпатию.
— Что он за человек? — спросил Брунетти.
Вьянелло улыбнулся, потом скривился:
— Ну как вам сказать, типичный миланец. Не выговорил бы букву «р», даже если бы у него рот был ими набит, — сказал он, опуская все «р» в своем предложении, в точности имитируя аффектированную речь миланцев, столь популярную среди большинства политиков-arrivisto [25] и комических актеров, обожающих их передразнивать. — Он начал с объяснения того, какую ценность представляют эти картины, чем он, по-моему, хотел показать, какую ценность представляет он сам. Потом пожаловался на то, что провел ночь в общей палате. Наверное, опасался, как бы ему не подхватить какую-нибудь болезнь низших классов.
25
Карьеристов (ит.).
— Он дал вам описания грабителей?
— Он сказал, что один из них был очень высокий, выше, чем я. — Вьянелло отличался очень большим ростом. — А у другого была борода.
— Так сколько же их было, двое или трое?
— Он не уверен. Они его схватили, когда он вошел в дом, и он так удивился, что не заметил или не запомнил.
— Сильно он избит?
— Не настолько, чтобы требовать отдельной палаты, — ответил Вьянелло, даже не пытаясь скрыть свое неодобрение.
— А нельзя ли поточнее? — с улыбкой спросил Брунетти.
Вьянелло не обиделся и ответил:
— У него подбит глаз. Кто-то действительно звезданул ему в это самое место. У него разбита губа, синяки на руках.
— И все?
— Да, синьор.
— Согласен с вами; вряд ли такие ранения требуют отдельной палаты. И вообще больницы.
Вьянелло мгновенно прореагировал на интонацию Брунетти:
— Я верно угадываю вашу мысль, синьор?
— Вице-квесторе Патта знает, что представляют собой три пропавшие картины. Когда был сделан вызов?
— Сразу же после полуночи, синьор. Брунетти посмотрел на часы:
— Двенадцать часов. Картины принадлежат кисти Гварди, Моне и Гогена.
— Простите, синьор, в таких вещах я не разбираюсь. Что, эти имена означают деньги?
Брунетти кивнул особенно утвердительно.
— Росси сказал, что дом был застрахован. Откуда он это узнал?
— Агент позвонил нам примерно в десять и спросил, можно ли пойти осмотреть палаццо.
Вьянелло вынул из стола пачку сигарет и закурил.
— Росси сказал, что эта бельгийская парочка уверена, что там был Руффоло. — Брунетти кивнул. — Руффоло ведь совсем коротышка, да, синьор? Он совсем не высокий. — Он выпустил тонкую струю дыма, потом отогнал ее рукой.
— И
— Значит, ни один из тех, кого якобы видел Вискарди, не мог быть Руффоло, да, синьор?
— Вот в этом-то и дело, — сказал Брунетти. — Я попросил Росси пойти в больницу и спросить у Вискарди, опознает ли он Руффоло по фотографии.
— Наверное, нет, — лаконично заметил Вьянелло.
Брунетти оттолкнулся от стола:
— Пожалуй, пойду и сделаю несколько звонков. Прошу прощения.
— Ну что вы, синьор, — сказал Вьянелло, а потом добавил: — Ноль два. — Это был код Милана.
Глава 14
У себя в кабинете Брунетти вынул из стола блокнот на спирали и принялся листать его. Многие годы он обещал себе, и даже поклялся, что все имена и номера в этой книжке он обязательно приведет хоть в какой-то порядок. Каждый раз, вот как сейчас, он снова давал себе эту клятву, когда ему нужно было выудить из нее номер, по которому он не звонил много месяцев. В некотором смысле листать эту книжку было все равно что проходить по музею, в котором висит множество знакомых картин, и каждая из них, вызывав вспышку воспоминаний, останавливала его, прежде чем он снова принимался искать нужный номер. Наконец он нашел его — домашний телефон Риккардо Фоско, редактора отдела финансов одного из крупных еженедельников.
До последних лет Фоско был звездой этого журнала, который выкапывал финансовые скандалы в самых невероятных местах, одним из первых начал задавать вопросы о банке «Амброзиано». Его офис превратился в центр информации об истинной природе бизнеса в Италии, его колонки — в источник сведений о первых признаках неблагополучия в той или иной компании, о проблемах с долевым выкупом или с покупкой пакета акций. Два года назад, когда Фоско вышел из своего офиса в пять часов вечера, направляясь на встречу с друзьями, кто-то из припаркованной машины открыл стрельбу из автомата, целясь ему в колени, раздробил оба, и с тех пор офисом Фоско стал его дом, а ходить он мог только при помощи костылей, потому что одно колено у него окончательно окостенело, а другое сохраняло подвижность только на тридцать процентов. В связи с этим преступлением не было произведено ни одного ареста.
— Фоско, — ответил он привычно.
— Привет, Риккардо, это Гвидо Брунетти.
— Привет, Гвидо. Сто лет тебя не слышал. Ты все еще пытаешься разузнать о деньгах, которые могли бы спасти Венецию?
То была их старая шутка, она касалась той легкости, с которой миллионы долларов — никто не знал, сколько именно, — собранные ЮНЕСКО на «спасение» Венеции, исчезли в офисах и глубоких карманах «составителей проектов», сбежавшихся со своими планами и программами после сокрушительного наводнения 1966 года. Был создан фонд, полностью укомплектованный штатом, архив с проектами и чертежами, устраивались даже празднества и балы, но денег больше не было, а наступающая вода беспрепятственно делала с городом, что ей вздумается. Эта история, нити которой вели в ООН, Общий рынок и к различным правительствам и финансовым структурам, оказалась слишком сложной даже для Фоско. Он никогда не писало ней, опасаясь, как бы читатели не обвинили его в том, что он вешает им лапшу на уши. Брунетти со своей стороны пришел к выводу, что поскольку большинство людей, имеющих дело с проектами, были венецианцами, деньги в самом деле пошли на спасение города, только не в том смысле, который предполагался.