Смерть в чужой стране

Леон Донна

— Которое принадлежит тому миланцу?

— Да, синьор. Он пришел туда вчера вечером и застал на месте двух человек, а может, и трех, он не знает в точности.

— И что дальше?

— Вьянелло сейчас в больнице, беседует с ним. Все, что знаю, я услышал от тех, кто выехал по вызову и отвез его в больницу.

— И что они говорят?

— Миланец попытался убежать, но его схватили и сильно избили. Его пришлось отправить в больницу, но с ним ничего особенного. Просто синяки и ушибы.

— А те трое? Или двое?

— Никаких

следов. Люди, которые выехали по вызову, вернулись туда после больницы. А грабители, похоже, сбежали, прихватив парочку картин и кое-что из драгоценностей его жены.

— Описание преступников имеется?

— Хозяин видел их не отчетливо, мало что мог сказать, разве только что один из них был очень высокий, а у другого, как ему показалось, была борода. Но, — добавил Росси, поднимая взгляд и улыбаясь, — на берегу канала сидела парочка юных туристов, и они видели, как из палаццо вышли трое. Один из взломщиков нес чемодан. Эти юнцы были еще там, когда прибыли наши люди, и они дали описание. — Он помолчал и улыбнулся, словно был уверен, что Брунетти страшно понравится то, что он сейчас скажет. — Один из них похож на Руффоло.

Брунетти отреагировал мгновенно:

— Я думал, он в тюрьме.

— Был в тюрьме, синьор, но уже две недели как на воле.

— Вы показали ребятам фотографии?

— Да, синьор. И они считают, что это он. Они заметили большие уши.

— А что хозяин палаццо? Ему вы показывали фото?

— Нет еще, синьор. Я только что вернулся после разговора с этой бельгийской парочкой. Сдается мне, это Руффоло.

— А что двое других? Описания бельгийской парочки похожи на описания хозяина?

— Ну знаете, синьор, было же темно, и они не очень-то обратили внимание.

— Но?

— Но они совершенно уверены, что ни у кого из них не было бороды.

Брунетти немного поразмышлял, а потом спросил Росси:

— Сходите в больницу с фотографиями и спросите, узнает ли он его. Он в состоянии разговаривать, этот миланец?

— О да, синьор, он в порядке. Несколько синяков, подбитый глаз, но все в порядке. В доме все застраховано.

Почему это всегда кажется, что преступление становится не таким серьезным, если все застраховано?

— Если пострадавший опознает Руффоло, сообщите мне, тогда я схожу к его матери и выясню, где он сейчас.

Услышав это, Росси фыркнул.

— Знаю, знаю. Она наврет и самому Папе, если это поможет ее маленькому Пеппино. Но разве можно ее в этом винить? Это ее единственный сын. И потом, мне самому хотелось еще раз взглянуть на эту старую бой-бабу. С тех пор как я последний раз арестовывал его, я видел ее всего раз или два.

— Она ведь попыталась тогда пырнуть вас ножницами, синьор? — спросил Росси.

— Ну, на самом деле она не очень-то старалась, и там был Пеппино, который ее остановил. — Брунетти, не скрываясь, усмехнулся, вспомнив об этом, явно самом нелепом

случае за время его службы. — К тому же это были всего лишь фестонные ножницы.

— Она крепкий орешек, эта синьора Кончетта.

— Воистину, — согласился Брунетти. — И пусть кто-нибудь следит за этой его подружкой. Как ее зовут?

— Ивана вроде.

— Да, да.

— Хотите, чтобы мы с ней поговорили, синьор?

— Нет, она скажет только, что не видела его. Поговорите с теми, кто живет под ней. Это они сдали Руффоло в последний раз. Может, они позволят нам поместить кого-нибудь к себе в квартиру, пока он не появится. Попросите их.

— Хорошо, синьор.

— Что-нибудь еще?

— Нет. Ничего.

— Я пробуду у себя час или около того. Доложите мне о том, что узнаете в больнице, Руффоло ли это. — Он пошел к двери, но Росси окликнул его:

— Еще одно, синьор. Вчера вечером вам звонили.

— Кто звонил?

— Не знаю, сэр. Оператор сказал, что звонок был сделан примерно в одиннадцать часов. Звонила женщина. Она назвала вас по имени, но по-итальянски она не говорила, или почти не говорила. Оператор еще что-то сказал, но я не помню, что именно.

— Я зайду и поговорю с ним, — сказал Брунетти и вышел.

Он не стал подниматься по лестнице, а задержался в конце коридора и заглянул в комнатку, где сидел телефонный оператор. Это был молодой полицейский-новичок, со свежим лицом, на вид лет восемнадцати. Имени его Брунетти не помнил.

Увидев комиссара, юноша вскочил, потянув за собой провод, который связывал его наушники с коммутатором.

— Доброе утро, синьор.

— Доброе утро. Сядьте, пожалуйста. Молодой человек подчинился, нервно присев на краешек стула.

— Росси сказал мне, что вчера вечером мне кто-то звонил.

— Да, синьор, — сказал новичок, с трудом удерживаясь от желания встать, разговаривая со старшим по званию.

— Это вы приняли звонок?

— Да, синьор. — И, предупреждая вопрос Брунетти, почему он все еще находится здесь спустя двенадцать часов, молодой человек пояснил: — Я замещаю Монико, синьор. Он болен.

Брунетти, не интересуясь этими подробностями, спросил:

— Что она сказала?

— Она назвала вас по имени, синьор. Но она говорила по-итальянски совсем плохо.

— Вы помните, что именно она сказала?

— Да, синьор, — ответил оператор, перебирая какие-то бумаги, лежавшие перед ним на коммутаторе. — Я записал вот здесь. — Он извлек из вороха листков один и по нему прочел: — Она спрашивала вас, но не оставила ни своего имени, ни чего бы то ни было. Я спросил, как ее имя, но она не ответила или не поняла. Я сказал, что вас сейчас нет, но тогда она снова попросила позвать вас.

— Она говорила по-английски?

— Наверное, синьор, но она произнесла только несколько слов, и я ее не понял. Я попросил ее говорить по-итальянски.